Глава 4
22 апреля 1945 года
Как и в былые времена, когда фотограф Гофман как бы невзначай познакомил Еву с будущим фюрером, а это, заметим мы себе, происходило в октябре 1929 года, она неслышно вошла в его спальню. Что же та собой представляла?
Кровать с ночным столиком, небольшой чайный стол, платяной шкаф, комод, два стула и кислородный прибор. В ногах кровати Ева заметила сейф, пол покрывал ковёр. Кругом в бункере обнаруживалась гнетущая тишина, но она была обманчива, призрачна в это воскресенье, как и всё то, что с ними происходило за последние годы. «Попросите зайти эту вашу Еву Браун, она меня забавляет», – ласковая просьба фюрера её боссу о ней до сих пор продолжала владеть её воспоминаниями. Ей было что извлечь из глубин памяти, даже в дни, где смерть костлявыми пальцами стучала в дверь, за бронёй которой для них не было будущего. И вот настоящее вернулось, наверное, навсегда. В этот момент эта отважная по поступкам баварка, в глазах которой отражалось плохо скрываемое страдание, мысль о предстоящей гибели в одной из клетушек этого мрачного подземелья, самовольно пришла, пришла без напоминания к тому мужчине, кто составлял смысл её жизни. Что-то заставило его проснуться: боязнь возмездия? Боязнь отравления снотворным газом? Боязнь плена? Или прорыв грунтовых вод в пределы бункера? Призрачные валькирии страха улетучились. Потянувшаяся было рука к установленной рядом с кроватью кнопке звонка успокоилась на груди. Так и есть, он не ошибся. Увидев в дверях силуэт Евы, проснувшийся Гитлер был растроган тем, что она предпочла разделить с ним судьбу в Берлине, а не осталась в Альпах. «Какая преданность!» – с этой приободрившей его мыслью фюрер быстро поднялся с кровати, обулся в тапочки и двинулся к ней. Наблюдавшая всё это Ева торжествовала. Наконец-то! Милые сердцу знаки внимания. Как долго она этого ждала и своего добилась. Теперь фюрер до конца доверял ей, своими неуклюжими действиями выражал ей свою признательность. Они оба знали, что с каждым новым днём и он и она всё больше и больше нуждаются друг в друге. Ничто так не сближает безнадёжно влюбленных, как смертельная опасность. Фюрер прекрасно понимал состояние души любимой женщины; она могла, но не нашла в себе сил оставить любимого в то время, когда окружающим их людям становилось ясно, что эта война близка к завершению, а сам режим, несмотря на отчаянную оборону, вот-вот должен был прекратить своё существование. В эти апрельские дни, когда советские солдаты мстили немцам за наглость вторжения в свою страну, никто не отдавал себе отчёта в том, как в настоящем реальной была опасность пребывать рядом с фюрером. Всё, что некогда составляло нерушимый рейх, пока подчинялось авторитету власти, обретаемой Гитлером в пределах бункера. Как и Гитлер, предвидя неизбежность конца, Ева вся преисполнилась решимостью бороться до последнего – не всё пока так плохо, как представляется. Вермахт показал, что пока в его силах сдерживать натиск русских. Но Ева тем не менее старательно избегала обнаружить на душе боль и страх за Адольфа. До сих пор перед её глазами красовались разодранные и залитые кровью его брюки, как вещественное доказательство покушения на него в тот злополучный день – 20 июля 1944 года. Возможность повторения такого сценария обливала её любящее сердце кровью, и она давно поклялась себе, что пока она с ним, этого не случится никогда.
– Я рад видеть тебя, Ева, в столь ранний час! – сказал фюрер. Тепло, поздоровавшись с ней, Гитлер стал полусонно всматриваться во всепроникающие карие глаза, где ясно читался неподдельный страх, а потом, едва слышно, словно оправдываясь, пробормотал: – Девушка из Мюнхена! Я не могу заставить себя попросить тебя уйти. Прости. Долгие годы бремя власти не давало мне необходимого времени побыть рядом с тобой.
– О, мой фюрер! – слова со стоном вырвались из груди Евы. Она по-настоящему любила его, в чём фюрер неоднократно убеждался. – В таких твоих речах я начинаю подозревать худшее. Мне так безумно страшно. Поскорее бы всё это кончилось!
– Поверь мне, всё будет хорошо, Ева! – нежно взяв её руки в свои ладони, стал успокаивать Гитлер. – Да, да, Ева! Мы принадлежим истории, поэтому для нас нет ничего удивительного в том, что фюрер принадлежит ненависти. Ничто так, Ева, крепко не удерживается в людской памяти, как чувство ненависти. Благодарность – редкая птица в краях человечества. Жестокость – вот основной закон людей. Учиться истории, Ева, означает уметь искать и находить факторы и силы, обусловившие те или иные события, которые признаются историческими. Сейчас, Ева, именно такое время.
– Я умру, как жила. – В этих словах Гитлер усмотрел бастионы роковой решительности Евы – Мне не тяжело это. Ты же знаешь, что вся моя жизнь заключена в любви к тебе.
– Держись, Ева! И провидение вознаградит тебя! Как я вижу, ты отлично приспособилась к жизни в бункере, – улыбнувшись, словесно приободрил Еву Гитлер. – Нам важна выдержка, слабость нам не к лицу. Да, хорошо, что вспомнил. Ты можешь быть спокойна. Есть обнадёживающие новости. Я собираюсь сегодня приказать генералу Коллеру послать самолёт. Он должен с высоты уверить меня в том, что Штейнер перешел в наступление. Оно, я надеюсь на это, снимет угрозу блокады Берлина. Даже Гиммлер должен будет проинформировать меня об этом.
Ева вздрогнула. Эта фамилия в пределах всего рейха сеяла не жизнь, а смерть. Для фюрера такая реакция Евы на упоминание главы СС не прошла незамеченной.
– Не пугайся, Ева! – призвал к спокойствию фюрер. – Верные мне части СС надёжно охраняют бункер. Генрих не причинит нам вреда, верно служит мне и поступит так, как я этого захочу. В предсмертный час мои офицеры соберутся вокруг меня в непоколебимой верности, обнажив кинжалы. Даже тибетцы с Востока прикрывают рейхсканцелярию. Для таких значимых событий, как оборона
