взять бразды правления Германией в свои руки. Отсюда часто, когда Геринг наведывался к Гитлеру, они вдвоём восхищались живописным видом горы Унтерсберг. Как всё это было давно, хотя прошло каких-то пять лет… Обуреваемый воспоминаниями, Геринг вошёл в круглый зал с огромными стеклянными окнами. Предутренняя цепь гор уже не вдохновила маршала на подвиг ради фюрера, скрепя сердце он решил возглавить Германию… без санкции Гитлера. На карьеру Геринга в нацистской Германии накладывался жирный крест.
Только в своём кабинете Борман вздохнул свободно. Русские ворвались в Берлин. Восточный фронт пролегал по самому городу. Сердце рейхсляйтера сдавил страх, а мысли в преддверии опасности заметались в голове. Фюрер был обречён так же, как и он. Им всем необходимо было подумать о спасении, а оно, это спасение, заключалось в прорыве из Берлина на север, к Дёницу. На свой страх и риск Борман решил действовать и для первых шагов в этом направлении вызвал к себе Стрелитца. Тот обнаружился быстро, и не прошло часа, как штурмбаннфюрер был перед глазами «серого кардинала» рейха.
– Хайль Гитлер! – вскинув руку в нацистском салюте, щёлкнув каблуками, Стрелитц уставился на Бормана. В дверях появился Линге, было видно, что и его Борман неспроста позвал сюда.
– Хайль Гитлер, Оскар! – тепло за руку поздоровался с ним Борман.
– Обергруппенфюрер! – стал говорить Оскар. – У нас хорошие известия, – и обнадёживающе добавил: – Сегодня еврей дал свое согласие сотрудничать с гестапо.
– Фюрер знает об этом! – произнёс Борман.
– От кого? – спросил Линге. Обычно он узнавал события прежде, чем они по воле фюрера воплощались в жизнь.
– От Мюллера! – ответил Борман. – Каждый из нас до сих пор верит, что нашему движению нужен вождь, фюрер не должен погибнуть, гоняясь за химерой призрачной победы, или попасть в лапы к большевикам.
– Это очевидно, рейхсляйтер! – согласился было Линге. – Но будет ли согласен с вами сам фюрер? Ему будет непросто исчезнуть в этом мире. В лицо его знают слишком хорошо.
– Ну и что с того? – выразил своё недоумение Борман. – Мы соратники фюрера, мы должны сохранить национал-социализму символ, коим является только Гитлер. Он действительно величайший человек, которого нам довелось узнать, Линге. Мне невероятно повезло, друзья, что в эти драматичные для него дни я с ним.
– Всему, чего я достиг, я тоже обязан фюреру! – проговорил Линге.
– Полностью с вами согласен, Гейнц! – согласился Борман. – Звание «оберштурмбаннфюрер СС» подчёркивает, что вы многим обязаны фюреру. Вы его личный ординарец, гордитесь этим.
– Стрелитц! – обратился к Оскару Борман. – Партия ждёт от вас подвига, я хочу, чтобы с этого дня о каждом шаге Мюллера вы информировали лично меня.
– Слушаюсь, обергруппенфюрер! – произнёс Стрелитц.
– Я уважаю Мюллера за преданность идеям национал-социализма, но гестапо впредь должно согласовывать свои действия с пожеланиями фюрера, а они обретают плоть только в партийной канцелярии. Не забывайте об этом, Оскар! Вы и я должны оберегать драгоценную жизнь фюрера, а при крайней необходимости фюрер должен скрыться до лучших времен.
– Я вас понял, рейхсляйтер! – сказал Оскар.
– Вы правы, Борман! – выразил своё согласие Линге. – Об истинной судьбе фюрера должны знать только избранные.
– Вот-вот, Гейнц, избранные! – изрёк Борман. – Английские свиньи и орды русских должны ослепнуть, но запутаться в выяснении дальнейшей судьбы Адольфа Гитлера.
– И вы, и Борман, и я должны опередить наихудший вариант развития событий, – произнёс Линге. – Да простит меня рейхсляйтер, но Берлин обречён. Мы не допустим, чтобы наши враги устроили свой пир победителей на костях фюрера.
– Я верю, они этого не дождутся! – напутствовал двоих Борман, этой фразой давая им понять, что они были связаны клятвой фанатичной верности своему фюреру.
21 час 00 минут
Фюрер сидел в своей рабочей комнате и не сводил глаз с портрета Фридриха Великого; он выглядел уставшим, обессиленным и разбитым. В ужасе происходящего вокруг него забрезжил свет спасения. Мюллер вселил в него веру в то, что спасение возможно, но он обязан до конца сыграть свою роль фюрера, а потом ускользнуть из бункера обычным художником, мечтающим о красках и мольберте. Именно в эти минуты его размышления нарушили доктора: Морелль и Штумпфеггер.
– Мой фюрер! – нерешительно произнёс Морелль.
– Да, Морелль!
– Вы устали, мой фюрер, вам необходим укол кофеина, он придаст вам бодрости.
Гитлер зло посмотрел на притихшего профессора, а потом набросился на него со словами:
– Вы думаете, я сумасшедший?! Наверное, хотите вколоть мне морфий! Вы все в заговоре с моими генералами, они спят и видят, как вы меня усыпите и отправите в Берхтесгаден.
– Но, мой фюрер, – попробовал заверить его Морелль, – мы не знаем ни о каком заговоре.
– Вы считаете, что я сошёл с ума? – с этим вопросом Гитлер сорвался с места. – Так вот, профессор. Я приказываю вам идти домой, снять униформу и так себя вести, словно вы меня никогда не видели.
Услыхав всё это из уст Гитлера, оба доктора ретировались восвояси. Вечером позвонили Геринг и Гиммлер, каждый из них по-своему уговаривал Гитлера покинуть Берлин. Безрезультатно.
