таковой привык отвечать на удары ударами и не потерплю, чтобы в сердце Германии проник большевизм. Это пора усвоить всем, в том числе и Геббельсу. Я не виноват, что судьба и будущность Германии и нашего народа выпала из рук наших солдат.
– Солдат, мой фюрер, не выбирает, где ему служить, – сказал Мюллер. – Я беспрекословно подчинюсь любому вашему приказу, фюрер.
– Вот поэтому, Генрих, вы, и только вы, заслуживаете особого доверия.
– Мой фюрер! – сказал Мюллер. – Я уже разрешил своим служащим право отступить на север с колонной грузовиков.
– Благодарю за честность, Генрих, – сказал Гитлер. – Вы всегда вызывали у меня особое доверие.
– Почему, мой фюрер? – вопросил Мюллер.
– Потому что опыт, сила, уверенность выгодно отличали вас от остальных. Да, Мюллер, судьба отдельных людей темна, союзников выбирать мне не пришлось. Муссолини – и тот был во власти борющихся чувств, колебался, прежде чем принять твёрдое решение, и вот мы имеем лишь кусочек севера, а не Италию.
– Да, мой фюрер! – с горечью в словах вздохнул Мюллер. – С союзниками вам не повезло. Рюти, Хорти, Антонеску, Павелич, Лаваль развеялись, как дым, а клялись вам в верности. Финны тоже отреклись, уже потеряна Австрия. Теперь вот – Берлин.
– Что вы имеете в виду? – поинтересовался Гитлер.
– Всё то же, – произнёс Мюллер. – По агентурным сведениям моих людей, в городе идут тяжёлые бои. От ужаса боев у молодых не выдерживают нервы, некоторые юнцы стреляются. Вдоль шоссе слышны автоматные очереди и разрывы гранат. Русские поспешно проводят казни немецких военнопленных, происходят массовые изнасилования девятилетних девочек и восьмидесятилетних старух. Крики насилуемых по ночам русскими солдатами женщин деморализуют защитников. – Достав из-за пазухи листок, Мюллер протянул его Гитлеру:
– Вот, возьмите и прочитайте.
Пребывавший в оцепенении от слов Мюллера, фюрер взял из его рук листок бумаги и прочитал вслух:
– «Солдаты Красной Армии! Убивайте! Убивайте! Ни один немец не невинен как среди живых, так и среди тех, кто еще не родились на свет. Следуйте совету товарища Сталина и окончательно уничтожьте фашистскую гадину в её логове! Ударьте насилием по расовой гордыне немецкой женщины. Возьмите над ней справедливый реванш!» – Оторвав взгляд от листка, Гитлер в ужасе взглянул на Мюллера, а потом спросил: – Чей это манифест?
– Манифест Ильи Эренбурга для солдат Красной Армии! – был ответ Мюллера.
– И этот еврей! – в сердцах воскликнул Гитлер. – Везде проклятые евреи. Из-за них все беды! Ради их искоренения идёт эта война. Я неоднократно пытался заключить мир, но союзники были всегда против него. Только безоговорочная капитуляция могла их устроить. Я не могу пойти на этот шаг. Моя собственная судьба не имеет никакого значения. Честно говоря, Мюллер, я потерял надежду на успешный исход переговоров, хотя Риббентроп уверяет меня в обратном мнении. Мы должны сделать всё, Генрих, чтобы преодолеть этот кризис, остаться в живых, сделать так, чтобы новое оружие принесло нам победу.
Тут Мюллер в общих чертах посвятил Гитлера в то, что он задумал.
– Вы правы, Мюллер! – произнёс Гитлер – Брук и Кэт и есть звенья той цепи, ухватись за которую можно спастись, когда с Берлином будет покончено. Я никогда не любил Берлин, Мюллер. Он серый, в нём нет идеи величия, он хаотичен. Да, да, Мюллер. Это так. За нитью происходящих здесь событий следит история; она прагматична, поскольку отводит их по закону мотивации, а этот закон определяет проявляющуюся волю там, где она освящена познанием. А пока, на сегодня, я принял решение снять Реймана с поста командующего обороной Берлина. Пусть командует группой армий «Шпрее». Его преемником я назначаю полковника Кетэра и присваиваю ему звание генерал-майора.
– Это будет нам на руку! – согласился Мюллер. – Завтра, мой фюрер, Кэт и Брук будут в бункере.
– Вот и славно, Мюллер, – удовлетворённо заметил Гитлер. – Это вы хорошо придумали, я бы даже сказал, очень хорошо. Я всегда подставлял воле другого человека обманные мотивы, в силу которых он, думая следовать своей воле, следует моей. Так как среда, Мюллер, в которой находятся мотивы, есть познание, то я могу исполнить это, только совершив подлог в его познании, – а это и есть обман. Сами по себе обманутся и Сталин, и англо-американцы, и эти трусы, что сдадут Берлин русским. И сделайте так, Мюллер, чтобы о наших замыслах не пронюхали люди Гиммлера! – этими словами Гитлер завершил беседу.
В то время, когда Гитлер и Мюллер вели доверительную беседу, Герман Геринг промчался по горам Баварии. Всё, что хотел тучный рейхсмаршал, сводилось к контактам с американцами. В последние два года из-за злополучных и нескончаемых бомбардировок немецких городов авиацией союзников, в результате чего особенно пострадали Дрезден, Киль и Гамбург, между ним и фюрером казавшиеся было безоблачными отношения ухудшились. Впервые в жизни фюрер прилюдно наорал на него, хотя уже прошло немало времени, но Геринг знал, что будет долго помнить этот досадный случай. В осаждённом русскими Берлине ему нечего было делать, он не хотел сдаться большевикам в плен, а норовил поскорее, в обход фюрера, заключить почётный мир с союзниками. Тогда Герингу и в голову не приходило, что союзники никогда не простят ему того, что наделали с городами Западной Европы его хвалёные люфтваффе. Весь долгий путь Геринг дремал. Автомобиль выехал на извилистую дорогу в подземный коридор.
Герин очнулся. Тяжёлые раздумья не давали покоя его голове. Машина остановилась перед двойными бронзовыми тяжёлыми воротами. Стараясь развеяться на свежем воздухе, тучный рейхсмаршал вышел. Оберзальцберг. Часовые, подойдя, откозыряли второму человеку рейха, и он, оставив машину, прошёл к лифту. На нём Геринг поднялся в резиденцию канцлера. Гитлер был обречён, сидя в берлинском бункере, а Герман Геринг должен был в эти дни
