надо было объяснять, что это означало. И вот сейчас ему в своих предстоящих действиях жизненно необходимо было заручиться благосклонностью фюрера. Мюллер не понаслышке знал, а много раз испытывал на себе, как порой было трудно добиться согласия Гитлера на то, что не соответствовало его желаниям. Успех этой операции во многом зависел от одного человека, и этим человеком был Гитлер. А Гитлер был не просто диктатором, а человеком, кто хочет жить. Для этого он до последнего вздоха должен бороться, и в этой борьбе он, Мюллер, был союзником фюрера, который, как и Гитлер, считал, что кто не желает бороться в этом мире, где вечная борьба является законом жизни, не имеет права на существование. Даже в эти дни Гитлер не был колеблющимся или потерявшим присутствие духа человеком, нет-нет, но демонстрировал ускользающую от него власть криком. Он всегда и во всём шёл до конца. Но, и Мюллер это понимал, Германия Гитлеру больше не принадлежала. Спастись у Гитлера и Мюллера шансы были, в этом они видели смысл, так как жизнь для них уложилась в три тезиса: борьба – всему голова, добродетель – голос крови, а главное и решающее – это вождь. Мюллер всё рассчитал, как по нотам, провал был исключён. Он ехал к человеку, который был способен вернуть силу, а она, эта сила, у него была. Имя ей – власть. Ночь окутала рейхсканцелярию, но не могла защитить её от авианалётов. «Господи! Как тут всё изменилось, ведь я только вчера был здесь», – было первое, что пришло на ум Мюллеру, но спускаясь по узким ступенькам бетонного входа, он не стал далее вдаваться в размышления. Вот и знакомая дверь. У входа в кабинет Гитлера его встретил адъютант Гюнше.
Адъютант Гюнше: А, это вы, герр Мюллер. Фюрер только что справлялся о вас. Он ждёт вас.
Все здесь привыкли видеть Мюллера незаметным маленьким господином с седыми висками, все знали, что гестапо в надёжных руках, и его появление в бункере ни у кого не вызвало особого интереса. Мюллер вошёл. Гитлер мерил шагами край ковра. Потом останавливался у огромного глобуса, сверля его южную часть задумчивым взглядом, а потом всё снова повторялось. Наконец он ощутил присутствие постороннего, и его блуждавший было по карте взгляд встретился со взглядом Мюллера.
– А, это вы, Мюллер. Добрый вечер. – Неторопливыми шагами, подойдя ближе, фюрер взял руку Мюллера и пожал её с серьёзным лицом.
– Добрый вечер, мой фюрер! – вторил фюреру Мюллер.
– Да, Мюллер, от нас ушёл поезд будущего! – сказал Гитлер.
– В этом, мой фюрер, сейчас мало кто сомневается.
– Более или менее судьба помешала мне превратить в реальность политику, логически вытекающую из знания того, что во всей Европе у Германии было два возможных союзника – Англия и Италия, – произнёс Гитлер. – Если бы судьба пожаловала стареющей и дряхлой Англии нового Питта, вместо этого испорченного евреями, полуамериканского пьяницы, я, Мюллер, имею в виду Черчилля, новый Питт тут же осознал бы, что английскую традиционную политику равновесия сил следует теперь применять в мировом масштабе. Увы, сколько я ни предлагал Англии мир, она отвергала мои предложения. И вот теперь крах рейха. Вместо того чтобы разжигать европейское соперничество, Англия всеми силами должна добиваться объединения Европы. В союзе с объединённой Европой она ещё сохранит шансы на роль арбитра в мировых делах. Моя ошибка заключалась в том, Мюллер, что я недооценил еврейского влияния в черчиллевской Англии.
– Всё правильно, мой фюрер! – сказал Мюллер. – Сегодня многие ваши соратники, по наружному наблюдению моих агентов, забрали с собой чемоданы, сели в машины и взяли курс на Запад. Вас покинул и рейхсмаршал Геринг. Риббентроп уложил пять чемоданов, заготовил паспорта на чужие фамилии, взял с собой ящики с продуктами и удалился в неизвестном направлении.
– Мне думается, что он укатил в Гамбург! – мрачно предположил Гитлер.
– Вы правы, мой фюрер! – согласился с ним Мюллер. – Это так. Даже верный вам Геббельс сегодня признал, что война проиграна.
– Проиграна война, так проиграна, – произнёс Гитлер. – Геббельс знает что говорит. Дело обстоит сейчас так, Мюллер, что Германия была мировой державой, а теперь этой страны не будет вовсе. Я приостановил вечное германское стремление на юг и запад Европы и пальцем указал на территории, расположенные на востоке. Да, да, Мюллер, это была Россия и те окраинные государства, которые ей подчинены. Я вырвал Германию из змеиных объятий интернационального еврейства, то есть русского большевизма, а двадцать второго июня 1941 года попытался начать борьбу против еврейских попыток большевизации всего мира. Пока рейху не удалось обеспечить каждого своего сына на столетия вперёд достаточным количеством земли, мы, немцы, не должны считать, что положение наше упрочилось. Никогда не забывайте, Мюллер, что самым священным правом для немца является право владеть достаточным количеством земли, которую он сам будет обрабатывать. Я не забуду никогда, Мюллер, что самой священной является та кровь, которую мы проливаем в борьбе за землю. Ради спасения Германии моя партия взяла авторитет государства под свою защиту, а каждый немец снова понял смысл жизни на Земле.
– Мы можем гордиться тем, – сказал Мюллер, – что Германия в столь грозный час своей истории выдвинула великого человека, который вывел полный веры народ из оцепенения к сознанию своей национальной гордости. Вы дали всем нам новые идеалы германской истории.
– Да, да, ты прав, Мюллер! – произнёс польщённый Гитлер. – Вся моя работа была посвящена только благополучию и счастью немцев, но вот наступили тяжёлые времена и германский народ, помня мои заветы, возложил на свои плечи свою долю тяжести. Для немца нет ничего тяжелее, чем пожертвовать честью. Мне не хотелось бы, чтобы наша гигантская работа за эти годы, Мюллер, пошла на свалку.
– Да, мой фюрер! – произнёс Мюллер. – В наше время быть национал-социалистом означает в мировом сообществе преследование, покинутость всеми.
– Я фюрер, Мюллер! – ответил на это Гитлер. – И как
