она. – Или, быть может, ты боишься отравы?
– В гостях у такой мудрой правительницы мне нечего бояться, – тотчас нашёлся Позвизд.
– Надеюсь, мечом ты владеешь не хуже, чем языком, – с наигранным неудовольствием проворчала королева.
Слова её прервал ворвавшийся в шатёр бритоголовый нурман, который приволок за шиворот и бросил перед королевой на колени убогого монаха в чёрной рясе, маленького, тщедушного, дрожащего от страха.
– Сидел в яме, молился своему Иисусу! Прикажи казнить его, благородная госпожа!
Астрида разгневалась.
– Развелось этой заразы! Везде, повсюду эти монахи! Вот по милости таких святош я и лишилась власти в королевстве свеев! Повесить его на дереве!
– Остановись, светлая королева! – вмешался Позвизд. – Отпусти, не трогай этого человека! Он – всего лишь безобидный монах. Убьёшь его – не будет удачи в нашем деле.
– Ты, наверное, тоже веришь в Христа?! – подозрительно глянула на Позвизда Астрида. – Мне же ваш Христос доставил много неприятностей. Из-за него король Олаф, мой брат, пошёл против меня. Он – мальчишка, наподобие тебя, и он стал рушить капища наших богов, стал смеяться и позорить веру своих предков! А знаешь, кто ходит у него в советниках? Епископы и монахи!
– Может, твой брат и поступил худо. Но этот монах здесь ни при чём. Отпусти его, – продолжал стоять на своём Позвизд. – Убьёшь его, поднимется простой люд. Плохо тогда придётся всем нам.
– Хорошо, пусть будет по-твоему. – Астрида махнула рукой чубатому. – Свен! Прогони его! Пусть убирается!
Монах, поняв, что спасён, поспешил унести из шатра ноги.
Следом за ним поднялся и Позвизд.
– Мне пора, светлая королева. Жду тебя завтра в городе.
Астрида проводила его до ладьи.
…Утром они стояли на забороле дубовой крепостной стены, смотрели вдаль. Договор был подписан, все спорные вопросы улажены, но Астрида почему-то не спешила возвращаться в свой лагерь.
– Поплывём туда, – показывал ладонью Позвизд. – Придётся грести против течения, но Двина – река не быстрая. Как и Припять. А на Стыри берега низкие, болотистые. Зато город – как в сказке. Залит солнцем, светел.
– Ты не ответил на мой вопрос: ты крещён? – допытывалась Астрида.
– Да. Как и все в нашем роду. Моё крестильное имя – Василий. Это имя носил и мой отец.
– Ненавижу христиан!
– Ты просто ничего не знаешь, не понимаешь. Не читала книг, не разумела премудрости отцов церкви.
– Вы – русы – не похожи на нас. Совсем не похожи. Могла бы прогнать тебя вчера, а монаха повесить. Не знаю, что меня остановило. Наверное, это из-за тебя. Почему-то ты запал мне в душу, молодец. Не пойму, что со мной творится. Такого же, как ты, Всеволода, сожгла во дворце. Сама факел поднесла к двери.
Королева положила руку на плечо Позвизда, вдруг уронила ему на грудь голову, смотрела светлыми своими глазами на него снизу вверх, словно просила его о чём-то.
«Да ведь она несчастна, она только хочет казаться сильной. А сама – слаба. Потеряла Готланд, ищет место своё на земле, злится, обрести не может», – подумал неожиданно Позвизд.
Он прижал нурманку к груди. Так стояли они, обнявшись, на стене Полоцкой крепости, не замечая, как бросает в них порывистый ветер свои холодные струи. Начиналась любовь – большая, сильная, светлая, побеждающая былые страсти и возвышающая, та самая, что вынуждает прощать и верить.
Впереди ждал их обоих длинный и долгий путь по речным дорогам.
Глава 30
На крутом скалистом холме над излучиной Вислы некий князь Крак или Грах за четыре столетия до Христова Рождества, как рассказывают легенды, поставил крепость. Выбрал на вершине холма ровную плоскую площадку, которую обнёс стеной с восемью зубчатыми башнями. Холм сей, обрывающийся склонами своими прямо в Вислу, называли Вавелем, и сам замок Крака тоже потому прозвали Вавельским. На другом берегу реки заложил Крак поселение, выросшее с годами в большой окольный город. От Крака пошло и имя городу – Краков. В окольном городе, испещрённом сеткой узких улиц, образующих прямоугольные кварталы, проживал ремесленный люд. Славился Краков своими суконщиками, горшечниками, тороватыми[175] купцами, привозившими из далёких земель диковинные товары. Но не только мирная жизнь текла в этих краях, на земле племени вислян. Не один раз осаждали Краков вражеские полчища. В такое время превращался Вавель с его крутыми валами и каменными стенами в неприступную твердыню.
Величественно и грозно возносились к небесам мощные башни. Наверху, над ними, горделиво реял на пурпурном фоне белый орёл – родовой знак династии Пястов[176]. Сюда, в этот самый надёжный и мощный из своих замков, и доставил князь Болеслав киевских пленниц. По пути, правда, кое-кого недосчитались. На Буге, при переправе вдруг налетел на ляшское войско небольшой русский отряд. Рубились яростно, немало добрых воинов погибло в кровавой сече. Все русы пали на поле брани, но и поляков полегло невесть сколько. Горько было Болеславу наблюдать посеченных ратников, приказал он, не мешкая, тотчас же переправиться на западный берег реки. Уже потом сообразили ляхи, что во время сечи пропала одна из княжон – Мстислава.
– Сыщите сию каргу старую! Живую али мёртвую – всё едино! – кричал в бешенстве Болеслав.
Володаря, не уследившего за пленницей, угостил кулаком в морду. Ударил так, что у того изо рта хлынула ручьём кровь. Отирая уста, выплюнул Володарь с досадой сломанный зуб, ругнулся злобно. Запомнил чёрный ворон княжескую милость, сверкнул огненными, полными лютой ненависти глазами, отступил посторонь[177].
– Припомнится тебе, князюшка, сей удар! – прошептал он, стиснув в деснице рукоять сабли.
Предслава была сильно обеспокоена судьбой сестры.
«Господи, не погибла ли под саблями?! Она такая, сунется, куда не след!» – думала с ужасом княжна, прижимая к себе маленькую Анастасию.
За Белзом и Перемышлем, где Болеслав посадил своих кастелянов, дорога шла в Тарнув, вдоль пологих отрогов Бескид, густо поросших пихтовым лесом. Затем был Дунаец с чистой водой, были широкие поля, на которых трудились, собирая урожай, княжеские «хлопы». Надменный чванливый Болеслав ехал впереди войска, вздёргивая голову, украшенную шапкой с пером и драгоценным камнем. Взирал на свои владения и мечтал, бредил о Великой Славонии. Ненавидел Святополка, этого мелкого князька – врага великой его идеи, возмущался русскими вообще. Почему не поняли его, не захотели понять? Не едино ли: православный крест или католический? Главное – единение всех славян! Так же не поняли его замыслов когда-то давно в Праге чехи. Те и вовсе передались немцам, князь Яромир вымаливал на коленях помощь в лагере у короля Генриха Второго. Жених красавицы Предславы?! Смешно! Поглядела бы эта гордячка на своего суженого, как ползал тот по земле
