только уверюсь, что все исполнят, как обещано, удовольствию не будет предела, – ответил я.* * *
Когда бумаги были заполнены, а кофе сварен, я, как мог, принялся убеждать их поспешить, но все было напрасно.
– Надо торопиться, – сказал я. – Мы теряем время, а моя сестра там с ними, и ей, верно, приходится несладко.
– Если вишенку уже достали из коробки, ей теперь уже не важно, – сказал шериф.
– Какого лешего это значит? – спросил я.
– Надо думать, они с ней позабавились, и если теперь она не слишком их заводит, то отыщется мертвой, как тот паренек, который пришелся по вкусу Борову. Однако если она им понравилась и не успела выцарапать никому глаза, ее, наверное, пощадят. Тогда она жива и находится с ними.
– Но они в любой момент могут передумать, – сказал я. – И решат убить ее, так что нам надо шевелиться.
– Раз уж ты знаешь, куда они направляются, шансов отыскать ее там завтра ровно столько же, сколько и сегодня.
– Она будет обстирывать, – произнес Жирдяй.
Сейчас он стоял и разглядывал нас сквозь прутья.
– Обстирывать? – сказал я.
– Раньше занималась одна старуха, – сказал он. – Чья-то мамаша, которую мы пользовали по очереди в перерывах между стиркой, да как-то ночью она сбежала. Ну, нашли мы ту индианку, только тварь надумала пырнуть Беспощадного мясницким ножом, тут он и проломил ей башку палкой валежника. Дальше грязное белье стало накапливаться. Сам он стирать не любит, говорит, бабье дело. Так что, сынок, лучше бы сестренка знала, как стирать, иначе, когда они доберутся до Чащи, ей не протянуть дольше, чем слезе просохнуть на щеке.
– Не слушай его, – сказал Юстас. – Будь он такой умный всезнайка, не сидел бы теперь за решеткой, вслед за тем, как его отделал карлик. Вот и подумай.
Обсудив с Харлисом, кого бы отправить за телом мертвого парнишки, шериф объявил, что осталось подсобрать кое-какое барахло, и он готов отправиться в путь. Вскоре вслед за этим Юстас достал из седельной сумки мертвых петушков и скормил их Борову, который употребил их с такой же легкостью, как беззубый размокшее печенье.
– Не хотел я, чтобы пропадали, а он, видать, голодный не хуже нас, – сказал Юстас. – Думал, значит, пожарить нам их вечером, да по такой жаре могут и протухнуть. Дядюшка мой, было дело, съел подтухшего цыпленка, так потом, говорил, жар его мучил и целую неделю несло, будто хотел высрать наковальню. А Боров, если с подливкой, и наковальню сожрет. К цыплятам-то подливки не нужно.
Мы молча смотрели, как Боров жрет и плюется перьями, пока Коротыш с остальными заканчивали сборы, исключая Джимми Сью, которая стояла рядом с нами, наблюдая, как расправляются с цыплятами.
– Он любит их с перьями? – спросила она.
– Больше в дегте и с деревянной шпажкой в заднице, – сказал Юстас. – Он не особо привередлив в еде, вот только запах сена ему не очень нравится, не могу взять в толк отчего. Как почует, сразу отходит. Может, в носу свербит.
Закончив свою трапезу, Боров рыгнул и выплюнул куриные косточки с перьями и чем-то еще, не похожим на остатки любой знакомой нам еды. Это было как сигнал горна к отправке, и мы залезли в седла и пустились в путь. Заместитель попытался было увязаться с нами, но Коротыш пообещал его убить, и Харлис, похоже, поверил. Я так и сделал бы на его месте.
* * *
Теперь мы пытались отыскать короткий путь туда, где, со слов Жирдяя, находились его товарищи, а я все думал, сказал ли он правду или же мы ищем ветра в поле. Хотя Коротыш не сомневался, что с револьвером и прикладом Юстасова штуцера помог Жирдяю не перепутать направление, я не был так уверен.
Мы продолжали ехать до темноты и к тому времени углубились далеко в лес по тропе, что, надо надеяться, вела нас к цели. Услышав, как шериф Уинтон заявил, что знает эту тропу и отлично представляет, о чем говорил Жирдяй, я немного приободрился. Там, сказал он, место, где собираются все немытые мерзавцы, – точно сам шериф был образцом чистоты и опрятности. Я позаботился, чтобы не ехать следом, когда ветер дует навстречу. Стоило поначалу пристроиться за ним, как я сразу же почуял букет из вони давно не мытого тела, прогорклого масла для волос и лукового дыхания, не говоря про привязанную сзади его вьючную лошадь – несомненно, самое вонючее создание из всех, когда-либо встреченных, – беспрестанно пускающую ветры вперемешку с пометом. Вонь Борова по сравнению с ними можно было считать благоуханием.
Вот и Джимми Сью, как я заметил, обмахивалась веером. Не в силах отделаться от мысли, как же она принимала такого клиента, я подождал, когда сделали остановку, чтобы лошади немного передохнули, и спросил – а она ответила, что извела не него почти весь свой парфюм.
Дальше мы, к счастью, проехали вперед, пристроившись за Юстасом и Коротышом, и вонь осталась за спиной. Но настроение от этого не слишком улучшилось. К тому времени, когда сквозь ветви спустилась ночь, мне было так же хреново, как в момент похищения Лулы и гибели моего деда. Теперь я готов был заползти под ореховую скорлупу и назвать ее домом.
Изредка мы останавливались, чтобы сходить в кусты отлить или, как я сказал, дать лошадям остыть, но в основном ехали вперед. Не останавливались даже тогда, когда совсем стемнело, ведь тропа была чистой, светила луна и мерцали яркие, как свечки, звезды. Наконец мы решили устроить привал. Хоть и ночь, погода стояла теплая, но мы оставили лошадей на привязи, развели костер и согрели немного бобов вместе с засевшими внутри долгоносиками – и с теплой пищей в животе, какой бы ни была она мерзкой, мне на время стало полегче. Мы расселись вокруг костра, и я развлекался тем, что засовывал в огонь обрубок от заготовленной на дрова толстой ветки. При этом пламя вспыхивало ярче и летели искры, но древесина не успевала разгореться. Вокруг нас роились светлячки, подмигивая своими брюшками. Оглянувшись на Коротыша, я увидел, как они собрались в светящийся нимб вокруг его шляпы. Но тут же, словно испугавшись, разлетелись прочь.
Пока мы так сидели, похолодало и поднялся ветер. Он принес запах воды, сосновых иголок и лесного дерна. Хороший запах – он напомнил мне, как детьми мы вместе с Лулой копались в грязи в поисках червей для рыбалки. Закрыв глаза, я мог представить нас за домом на лесной опушке с лопатой или садовой тяпкой. Ей бы понравилось теперь у костра, сидеть и думать о том, какие странные вещи таятся в лесу. Для нее все было загадкой.
Я стянул сапоги, расстелил одеяло и улегся, положив под
