— А подсыпали яд только в этот? — спросил Беррингтон.
— Да. — Парменио взял свой кубок, понюхал и отпил.
Евстахий бросился к двери, громко позвал приора. Парменио покачал головой.
— Кто бы это ни сделал, — прошептал он, — его, я уверен, здесь давно уж нет.
— Надо унести труп, — спохватился Беррингтон.
«Байосис ли должен был стать жертвой? — задал себе вопрос де Пейн. — Или произошла ошибка? Быть может, из этого кубка должен был пить король, быть может, принц? Или же Байосиса убили из-за поста, который он занимал?»
— Наш орден! Его английская конгрегация! Кто теперь станет магистром? — вслух высказал де Пейн свои опасения.
— Я стану, — Беррингтон пожал плечами. — Я здесь самый старший из рыцарей. Конечно, понадобится время, чтобы собрать капитул конгрегации, а еще больше времени, чтобы сообщить в Иерусалим, Великому магистру.
Он снял с крючка на стене плащ, де Пейн помог обернуть этим плащом тело магистра. Лицо Байосиса, которое и при жизни нельзя было назвать красивым, сейчас было искажено застывшей жуткой гримасой, изо рта торчали желтые пеньки зубов, глаза были полуоткрыты, по подбородку еще сбегала обильная пена.
На зов Евстахия снова явился приор. Напуганный, растерянный, он не мог толком объяснить, кто именно из слуг какие блюда подавал. Король приказал прекратить расспросы и вынести покойника. Де Пейн бросил быстрый взгляд на Изабеллу. Она сидела, крепко сжимая свой кубок; побелевшее лицо напряжено, губы шевелятся, словно творя беззвучную молитву. Эдмунд подошел и положил руку ей на плечо. Она робко улыбнулась в ответ, но Эдмунд поразился не ее испугу, а ее стойкости.
«Здесь дух, — зашептала она ему, — должен быть тверже, закаленнее, сердце отважней. Вот господин лежит сраженный, боец наш лучший пал во прах. И если кто-то робкий покинуть битву вздумал, то проклят он вовек!»
— Простите, моя госпожа?
Изабелла захлопала ресницами и уставилась на Эдмунда, будто видела его впервые в жизни.
— Приношу свои извинения, Эдмунд. Это я читала нашу старинную эссекскую балладу об одной достопамятной битве. — Она воздела руки, пальцы ее дрожали. — Что же нам делать теперь, что делать?
Де Пейн вернулся в свое кресло.
— Что делать? — воскликнул король, повторяя ее слова и жестом веля Евстахию сесть на прежнее место. — Надо разобраться, что здесь замышлялось. Беррингтон?
— Да, ваше величество, — отозвался рыцарь, пожав плечами. — Байосис преставился. Может быть, он втайне принимал какие-то снадобья, оказавшиеся губительными для него? Или он убит Уокином с сообщниками? Он ли был намеченной жертвой, или же удар должен был обрушиться на кого-то другого? Что же до исполнителя… Ваше величество, монастырь полон воинов, людей жестокосердых, привычных к убийству, запятнанных кровью…
— А равно кишит ведьмами и чародеями! — гнул своё архиепископ Мюрдак. Он торопливо осенил себя крестным знамением. — Я слушал твой рассказ о мерзостях, творившихся в Святом городе. Думаешь, здесь никто не слыхал об Эрикто? Мои хронисты ведут записи в Йорке; у Теодора, архиепископа Кентерберийского, ведутся свои записи. И там и тут ты встретишь имя Эрикто. — Он махнул рукой. — Увы, не многое нам известно. Так, россказни да сплетни.
— Так значит, это правда? — оживился де Пейн. — Эрикто родом из Англии?
— Без сомнения, она одна из сонмища gregarii. — Мюрдак употребил пренебрежительное название тех, кто таскается вслед за войском. — Должно быть, отправилась в Иерусалим вместе с прочими слугами Сатаны — поискать себе новых жертв. — Он снова перекрестился. — Все, что известно мне, — лишь досужая болтовня крестьянок и горожанок. Одни говорят, что она уродливая старая ведьма, другие утверждают, что писаная красавица, да только за грехи свои наказана уродством. Ей приписывают всякие колдовские умения. Она якобы может повелевать силами ночи, скликать птиц-стервятников, варить ядовитые зелья из слюны бешеной собаки и из барсука, которого откармливали змеями.
— Хотелось бы с ней повстречаться! — Евстахий зашелся в хохоте, так понравилась ему собственная шутка.
— Так она отравительница? — задал вопрос Парменио, не обращая внимания на выходку принца.
— Среди многих обвинений против нее было и такое.
— Детский лепет, — пробормотал Нортгемптон. Он тяжело вздохнул и с трудом встал на ноги — сказывалось изрядное возлияние. — Она якобы собирает драконьи глаза и орлиные камни.[87]— Он хрипло рассмеялся. — Да таких, как она, можно отыскать целый легион — вдоль сточных канав Саутуорка[88]или во владениях дьявола близ церкви Святого Павла.[89]Ваше величество, — обратился он к королю, который в задумчивости покусывал нижнюю губу, — рыцари Храма предупредили нас об опасности. Какой-то безумец, используя сатанинскую хитрость, придумал способ убить вас. — Граф пожал плечами. — Но ведь ту же цель преследует целое войско Генриха Плантагенета. Так о чем беспокоиться?
Король усмехнулся, соглашаясь с этой мыслью, и поднялся, а вслед за ним — сын и советники. Стефан в учтивых выражениях поблагодарил тамплиеров и вместе со своими спутниками быстро вышел из трапезной. Король крикнул Евстахию, что им необходимо перемолвиться наедине перед расставанием. Де Пейн прислушивался к тому, как затихают их шаги в коридоре.
— Незадача! — Он выдохнул и обвел взглядом товарищей. — Король ведь нам не поверил, так?
— У его величества хватает забот, — возразил Беррингтон. — Его очень беспокоит сын, да и другие знатные бароны, кои собираются покинуть его. А тут еще Генрих со своим войском! Короля буквально опутали интриги, и не известно, откуда ждать покушения. Никто не желает, чтобы следующим королем Англии стал его сын. Так почему же ему беспокоиться об одной занозе больше, нежели об остальных?
— А надо бы! — Парменио пересел в кресло, которое занимал король. — Смерть Байосиса — это предупреждение.
— Однако мы не в силах выследить Уокина, — твердо сказал Беррингтон, — потому что не ведаем, ни где он, ни под какой личиной скрывается, ни куда направляется. За обедом его величество заверил нас, что писари внимательно перечитали все записи и в казначействе, и в королевской канцелярии и не обнаружили никаких сведений об Уокине, как прежде мы не нашли никаких свидетельств того, что он въехал в королевство или же выехал из него. Теперь, — рыцарь поднялся из-за стола, — нам надлежит сопровождать королевича. Отказаться мы не можем. Предупредить его величество о готовящемся покушении, а затем отклонить его просьбу сопровождать принца — значило бы тяжко оскорбить короля. Вполне возможно, что Уокин последует туда же, куда и мы. Здесь он, во всяком случае, дал о себе знать.
