округлила глаза и недовольно ахнула. — Хорошо, что у нас густые космы, а иначе бы мы быстро лысыми стали, словно упыри.
— Видела бы ты, как девки кричали, словно стали свидетелями пришествия Зрящего! — пропустила мимо ушей критику Анаис. — Я точно произвела на них впечатление, они на всю жизнь запомнят эти чудеса…
— Главное, чтобы ты так же произвела неизгладимое впечатление на Богиню-Мать и осталась в живых, — Аня легко обхватила ладонь подруги сверху и снизу. — А пока нам есть над чем поработать.
* * *
Небо весь день грузило обитателей иллюзии своей неутомимой хмуростью, заслонив облаками тщетно пытавшееся вылезти наружу весеннее солнце. Дождя однако не намечалось, а потому очередной урок Яги, посвященный призыву необходимого демона-хозяина, проходил без каких-либо затруднений. Девчонки расположились вокруг скатерки на вершине пологого склона, где открывался замечательный, совершенно волшебный и сказочный вид на небольшой водопад, под струями которого купались девицы-русалки и росомахи. Ученицы давным-давно сбросили свои телогрейки, заменив их на рубахи с длинными рукавами.
— …Итак, когда Вы начертите необходимую пентаграмму или проще говоря символ внутри ведьминого круга, разведите огонь на углах пентаграммы, — наставляла Баба Яга, пока девочки внимательно слушали, вытаращив глаза от непонимания. — Я дам Вам огонь, организую Вам факел. Ежели Вы правильно символ нарисовали, так огонь легко разгорится на его углах. После Вы должны будете встать посредь пентаграммы и сказать вслух необходимую фразу для призыва. Главное — это должно быть произнесено осмысленно! Это важно. Хотя это и будет фраза на языке древнего народа, егишидзихиев…
— Егишдзи… что-что?
— Yegi shijiuhan auige или Единый новый мир, — повторила Яга, от слов которой девушки схватились за голову. — Понимаю, звучит непонятно и пугающе, но я не заставляю Вас учить их язык, только фразу. Хотя было бы неплохо, учитывая, что вся самая древняя сильная концентрированная магия осталась в анналах именно их истории. Второй важный момент — имя демона произносится задом-наперед. Вроде бы это связано с тем, что они источники противоположных энергий и сил, а, может быть, это никак не связано…
— А можно пример, бабушка?
— Да! Хочется знать, настолько ли страшен черт, как его малюют.
— Хорошо. Я точно помню назубок, как призвать демона Лерайе, потому что некогда я пыталась призвать его:
Yobika ma wai apung,
Yobika ma wai gathun,
Yearel, lai nai yob ge
Gajeoda jibun kara ge.
— Произношение мое не так уж хорошо, но как видите, девки, все не так сложно. Переводится как-то так: “Во имя здоровья каждого, во имя жизни каждого, Лерайе, приди на мой зов, сделайся моим господином…”. Однако это еще простой текст, бывает длиннее и труднее…
— Как это выучить?..
— Выучите, девки, я прослежу за этим. Еще сниться Вам будет эта фраза. До конца Ваших дней.
— Если переживем встречу…
— Бабушка, а ты можешь предсказать, кто пройдет испытание демона, а кто из нас… сгинет?
— Вы, девки, все равно меня не послушаете, — пробурчала женщина и встала с насиженного места, схватившись за поясницу. Она обвела их мрачным, печальным взглядом и на мгновение задумалась. Таково было ее проклятие за собственную беспечность, безрассудность, самонадеянность. Ей всегда казалось, что все это является наказанием за призыв могущественного демона. Да, безусловно, она может спасти новорожденных деток от гибели, дав им право выбора: жить дальше или умереть. Да, она может также проводить их в последний путь, в мир Нави. Бабушка Яга никогда не была такой, как другие женщины, что с нежностью и умилением сюсюкались даже с чужими детьми. У нее они трепета не вызывали никакого. И особой радости за каждую спасенную детскую жизнь она не испытывала. Яга убеждала себя, что делает это только ради молодых мамочек, чтобы те не корили себя и не умерли от горя или тяжелых родов. Лучше пусть она будет виновата во всем. Но девок ей было жалко. Их она не могла ни спасти, ни проводить в последний путь. И каждый раз, из лета в лето, делала фатальную ошибку — привязывалась к ним, как к собственным дочерям. Видела в их безрассудстве, страсти и живости молодую себя. Умилялась и ужасалась одновременно. Из года в год вынуждена она была ставить новый камень на огромном безымянном капище. И безмолвно горевать, принимая следующую партию таких же безрассудных, беспризорных, осиротевших девчонок. — Все Вы, как одна, рискуете своей жизнью для “великих” целей. Все Вы, как одна, думаете, что уж точно достойны служению могучему демону, не желая утихомирить свои претензии. А я и не знаю, кто из Вас чего достоин. Часто я оказываюсь права, а иногда ошибаюсь. Но точно знаю одно — мои слова не изменят ровным счетом ничего. Что будет, если кому-нибудь из Вас скажу, что не должна рисковать собой, призывая демона? Да ничего, правда в том, что идти Вам некуда и не к кому. Потому и лезете на рожон.
Наступило неловкое молчание. Девочки совсем смутились: кто-то стал разглядывать небо, кто-то — кусать ногти и нервно расчесывать густые волосы, Даренка вся съежилась, и только Машка подбежала к опечалившейся женщине и крепко ее обняла. Яга от неожиданности охнула, неуклюже потрепав девушку по голове. Более всех она видела в Машке саму себя.
— Дурочка ты, Маруся, — еле слышно прошептала Яга.
Минуту молчания прервала прискакавшая Олеська. На ее лице застыла глупая, но очень радостная и веселая улыбка. Все ее ворчание и недовольство по-видимому некогда было в волосах, ибо прибежала она, демонстрируя подругам свои короткие пакли. Олеся нарочито покрутилась на месте, пытаясь выразить тем самым остатки своей девичьей натуры, однако получилось это у нее неуклюже и неумело, ибо на мальчика она походила куда больше, чем на девочку.
— А ты, Олеся, большая дура! — грозно выпалила Яга. Машка отпрянула от разозлившейся женщины, другие девчонки ахнули, округлив глаза, улыбку провинившейся же как рукой смело. — Что же ты, всякой нечистоте жизнь упрощаешь!? Ты хоть представляешь, какую силу и энергию несут твои волосы!? Обезоружена ты, Олеська, совсем теперича уязвима будешь пред демонами! Я не спасу твою глупую, дурную душу! Тьфу на тебя, дура!
— Ну и ладно! — крикнула Олеся вслед ушедшей женщине, бурчавшей себе что-то под нос. — Ванда мне мои бесполезные страшные пакли состригла. Что же она, разве сделает мне что дурного!?
— Олеська, перестань, — взмолилась Аня, закусив губу. Ванда же нервно грызла ногти, оглядываясь по сторонам.
— Тьфу на Вас, девки! Не можете ни за себя постоять, ни наперекор ничего сказать. А я могу! Вы мне завидуете!
— А Вы видали, девки, что у нас какая-то диковинная птица
