общими принципами, Уорфилд утверждал, что эволюционный процесс можно с полным правом рассматривать как направляемый божественным провидением.
На самом деле, теория эволюции нашла удивительно широкий отклик в раннем североамериканском фундаментализме – движении, получившем свое название от серии сборников коротких публикаций под названием «Основы» (The Fundamentals), появившихся в период с 1912 по 1917 год[410]. Одно из таких эссе было написано Джеймсом Орром, утверждавшим, что эволюция «становится новым синонимом термина „творение“, только творческая сила работает в ней изнутри, а не внешним, механическим образом, как гласила старая концепция»[411]. Хотя Орр был враждебен дарвиновской концепции случайных вариаций, ему было ясно, что процесс естественного отбора легко согласовать с христианским теизмом.
Мы могли бы также остановиться на взглядах сэра Рональда Фишера, одного из наиболее значимых эволюционных биологов XX века[412]. Фишер, многие теоретические достижения которого отмечены Докинзом, часто именуется отцом неодарвинистского синтеза. Будучи довольно замкнутым человеком, он тем не менее всегда был готов ввязаться в полемику, когда считал, что научная истина находится под угрозой. Из лекции, которую он произнес в часовне колледжа Гонвилла и Кая в Кембридже в 1947 году, совершенно ясно, что Фишер не считал атеизм (или даже агностицизм) обязательным следствием неодарвинизма:
«Для традиционного религиозного человека существенная новизна, привнесенная теорией эволюции органической жизни, состоит в том, что творение не было закончено давным-давно, но все еще продолжается, все еще находится в середине невероятно длинного пути. На языке Бытия мы живем в шестой день, вероятно, довольно рано утром, Божественный художник еще не отошел от своего произведения и не объявил его „хорошим весьма“»[413]. Возможно, это произойдет, лишь когда еще очень несовершенное существо, созданное по образу божьему, станет более компетентным для управления делами планеты, которая ему подвластна»[414].
Фишер уехал в Австралию в 1959 году, похоронен в кафедральном соборе Аделаиды, Южная Австралия.
Стивен Джей Гулд справедливо отмечал, что многие ведущие дарвинисты относили себя к религиозным людям и не видели в этом никакой проблемы[415]. По его словам, любое предположение о том, что дарвиновская теория эволюции обязательно атеистична, выходит далеко за рамки компетенции естественных наук и забредает на территорию неприменимости научного метода. Если же он все-таки там применяется, то применяется неправильно. Так, Гулд утверждает, что Чарльз Дарвин был агностиком (утратившим свои религиозные убеждения после трагической смерти своей любимой дочери), в то время как великий американский ботаник Эйса Грей, сторонник естественного отбора и автор книги «Дарвиниана», – набожным христианином.
В более близкое к нам время, продолжает Гулд, Чарльз Д. Уолкотт (1850–1927), открывший окаменелости сланцев Бёрджес, был убежденным дарвинистом и столь же твердым христианином, верившим, что Бог поручил естественному отбору реализовать историю жизни в соответствии с Его планами и целями. Еще совсем недавно «два величайших эволюциониста нашего поколения» демонстрировали радикально различное отношение к существованию Бога: Джордж Гейлорд Симпсон (1902–1984) был гуманистом-агностиком, Феодосий Добжанский – воцерковленным членом Русской Православной Церкви. Как заключает Гулд: «Либо половина моих коллег чрезвычайно глупы, либо дарвинизм полностью совместим с общепринятыми религиозными верованиями и в равной степени совместим с атеизмом»[416]. И на этом, если в двух словах, похоже, спор надо и закончить. Можно считать, что дарвинизм не противоречит ни традиционным религиозным верованиям, ни агностицизму, ни атеизму. Все зависит от того, как эти термины определены. Дискуссия в этой области сама по себе увлекательна и открывает много важных вопросов о границах научного метода, об интерпретации Библии, о доказательной основе веры, о мировоззренческих следствиях научных теорий и об истории биологии. Коснувшись или приняв участие в таких спорах, невозможно не получить вызов и стимул обдумать некоторые важные жизненные проблемы.
Но эта дискуссия, полезная и увлекательная сама по себе, достаточно нерезультативна в религиозном отношении. Докинз представляет дарвинизм как интеллектуальный трамплин к атеизму. На самом деле, интеллектуальная траектория, намеченная Докинзом, похоже, ведет к колее агностицизма, и в ней все движение останавливается. Существует значительный логический разрыв между дарвинизмом и атеизмом, который Докинз, похоже, предпочитает преодолевать риторикой, а не доказательствами. Если мы хотим прийти к твердым выводам, они должны быть сделаны на других основаниях. А тем, кто искренне говорит нам обратное, придется еще основательно поработать над объяснениями.
Глава 5
Дарвинизм в культуре: изобретение мема
Докинз считает дарвинизм слишком масштабной теорией для того, чтобы ограничивать его использование лишь биологией. Зачем замыкать дарвинизм в мире генов, если он имеет огромное значение для всех аспектов человеческой жизни и мышления? В «Эгоистичном гене» Докинз упоминал свой давнишний интерес к аналогии между культурной и генетической информацией. Нельзя ли найти применение дарвинизму за пределами биологии в сфере человеческой культуры? Это превратило бы его из научной теории в мировоззрение, метанарратив, всеохватывающее видение реальности.
Универсальный дарвинизм: эволюция культуры
Докинз не первый, кто пытался применить теорию эволюции Дарвина к культуре[417]. Однако этот подход связан с серьезными сложностями, во многом потому, что культура предполагает активную деятельность самих людей. Не все события из мира культуры являются результатом продуманной целенаправленной деятельности, но многие из них именно таковы, а потому поддаются планированию, если знать базовые принципы манипулирования культурной эволюцией (вроде тех, что сформулировал Антонио Грамши)[418][419]. «Люди действуют намеренно, желая достичь определенных результатов. Они не «слепые часовщики»»[420]. Применение любой модели эволюции к культурному развитию сопряжено с трудностями, и в силу того, что за некоторыми аспектами культурной эволюции стоят сознательные намерения, для ее объяснения больше пригоден ламаркизм, а не дарвинизм[421].
И все же, если попытаться перенести законы эволюции на область культуры, требуется найти эквивалент гена – «культурный репликатор», обеспечивающий передачу информации во времени и пространстве. Научное подтверждение концепции культурного репликатора позволило бы преобразовать дарвинизм в универсальный подход, охватывающий не только биологическую, но и социокультурную область[422].
Идея «культурного репликатора» разрабатывалась эволюционным психологом Дональдом Т. Кэмпбеллом (1916–1996) еще в 1960 году в качестве составной части модели культурной эволюции, основанной на «слепой изменчивости и избирательном сохранении»[423]. Для такого репликатора Кэмпбелл придумал термин «мнемон»[424]. Родственная мнемону идея «культургена» привлекла значительное внимание в североамериканской социобиологии[425][426], и все же эти неуклюжие термины не стали популярными в более широких кругах. В отличие от них, подход Докинза был замечен.
Знакомство с мемом
В «Эгоистичном гене» Докинз ввел ставший популярным в дискуссиях о культурной эволюции термин «мем».
