раскаленная лава, неестественно разливались волнами. Казалось, что я заточён в аду в наказание за злодеяния, которых я не совершал. Успокаивал только тот факт, что рано или поздно моему заточению придёт конец.
Существо, явившееся мне, поведало, что я имею какие-то способности, но о чем шла речь я не знал. Первое что пришло на ум и явилось правдой — возможность повелевать стихией, ныне ставшей мне родной. По моему желанию пламя вырастало из рук и переливалось различными формами, которые возникали в моих фантазиях. Причудливые узоры появлялись в воздухе и исчезли лишь в тот момент, когда я этого хотел. Скачущие огненные лошади, огненные рыбы, выпрыгивающие из воды, созданной пламенем и другие создания окружили меня, образовывая безумный пляс в раскаленном, искажённом пространстве. Затем, осмелев в своих предположения, я узнал, что раскаленный воздух может быть острым и разрезать предметы с такой же лёгкостью, с какой горячий нож разрезает масло, а пепел может быть не только противен и назойлив, но и ядовит. Всё что было огнём, было раскалено им или хоть каким-нибудь образом с ним связано, было мне подвластно. Расплавленные до вязкой консистенции стены поддавались мне. Словно глина при лепке они то обрастали длинными пиками, то приобретая горный рельеф, то возвращались в свое исходное состояние. Всё это возбуждало меня, радовало и будоражило воображение, но не могло утолить той жажды мести, того стремления расквитаться, которое словно отсыревший фитилёк на бомбе тлело в моем сознании, норовя в любой момент детонировать заряд.
Изыскания в способностях, подталкиваемые неощущаемыми, будто не существующими чувствами, стали приобретать черты поиска столь желаемой справедливости. Огненные животные увеличивались в количестве и вскоре заполонили все пространство вокруг меня, а я тем временем продолжил создавать все новых и новых существ до тех пор, пока они, закружившись огненные вихрем не объединились в окруживший меня огненный колодец. Повинуясь инстинкту, я стал раскручивать его и через некоторое время стоял уже в центре смерча, ласкающего меня языками пламени и норовящего унести в неведомую даль. Огненные языки стали вырисовывать лица, хорошо знакомые мне и виданные мной единожды. Первым появилось лицо пожилой женщины. Я её не знал, но ощущения подсказывали, что это была повитуха, принимавшая меня из чрева матери — первый человек, представший предо мной при рождении. Лицо унеслось стремительно по спирали вверх, так и оставшись мне чужим. Следующим образом, представившимся мне, было лицо матери. Она была молода и красива. Её взгляд был полон радости и нежности, насыщен надеждами на возможные перспективы и ожидания. Нежность, с которой она смотрела на меня в первый раз, сохранилась на всю жизнь. Её взгляд всегда был ласков, даже в минуты, когда я этого не заслуживал. Смотря на мать, я хотел успокоить её, сказать, что все хорошо, что я жив и что очень сожалею о случившемся. И я сделал это. Я произнёс вслух те слова, которые жили в моей голове. Я не ожидал реакции — я понимал, что это не мама, а лишь плод воображения, но высказаться я был обязан. Так было нужно мне. Но вопреки моим ожиданиям образ, словно услышав меня, улыбнулся. В треске и шипении пламени мне послышался голос матери: "Я не должна была тебя отдавать им. Во всем произошедшем лишь моя вина и я за неё поплатилась всем, что имела. Ты не виновен ни в чем, любимый сынок. Ты не виновен." После этого образ, словно не в силах больше сопротивляться, влекомый неизвестной силой, с тем же стремлением, что и первый, направился по спирали вверх. Следом появились остальные родственники, смотревшие на меня с осуждением. Они не задержались и унеслось прочь, так и не сказав ни слова. Соседи и знакомые, друзья и недруги, люди и животные — все они слились в круговерти огненного смерча одновременно различимые и размытые для меня. Одни отражались чётче, другие хуже — в зависимости от своей значимости и степени участия в моей жизни. Расплющенные камнями крысы, побитые кошки и препарированные лягушки проносясь мимо смотрели на меня остекленевшими мёртвыми глазами. Дворовые мальчишки и их родители смотрели с отвращением и ужасом, как и в то время, когда видели мои опыты над живыми существами. Каждый напряженный взгляд, каждые резкие черты лица, которые запечатлело когда-то моё сердце, вырисовывались теперь передо мной, заставляя воспоминания возродиться с новой силой. Среди лиц, мелькающих предо мной, показались два свиноподобных, до боли знакомых и ненавистных мне лица. "Порося", — подумал я.
— Ты узнал нас, верно? — произнесли они в один голос сразу после того, как я их признал. — Ты был сильным мальчиком и мог бы подойти нам. Ты хорошо бы влился в наше дело, но судьба была не на твоей стороне. Мы искали убийцу, готового пойти на все ради поставленной задачи, и мы его нашли. Ты сыграл свою роль, причём сыграл её лучше, чем мы могли надеяться. Как мы могли рассчитывать на взаимную дружбу, которая зародилась в вас с первой встречи? Это чистая случайность, но случайность важная. Ах, как он тебя любил! С каким трудом он выполнил свой долг и как мучительно была утрата для него! Но убив своего единственного друга он больше не боялся потерять ничего. Он боялся сблизиться с кем-либо вновь, так как сблизившись был обязал вновь убить свою любовь. Это та сила, которая нам как раз была нужна.
— Я понимаю все, жизнь сыграла со мной злую шутку, я принимаю это. Но зачем вы убили мою семью? Вы могли решить проблему и другим способом!
— Могли. Мы могли расправиться только с твоей матерью или обыграть все так, будто ты умер при несчастной случае или совершил самоубийство. Это убило бы её морально, а может быть и физически, но проблема была бы решена. Но Аульц не был наш до конца. Он был предан тебе, твоей дружбе. Прознав о том, что твоя мать ищет тебя, он стал вновь терзаться угрызениями совести. А совесть делает человека слабым. Она заставляет взвешивать поступки и обдумывать приказы. А нам нужен был безвольный, покорный исполнитель. Он убил их и одновременно с этим убил свою человечность. Видел бы ты в кого он превратился. О, это чудо! Это величайшее произведение искусства — идеальная машина для убийства.
Не успел я высказать им слова призрения и все те ругательства, что собирался, как образы размылись и улетели, оставив за собой лишь сплошной огненный поток.
— Аульц! Явись предо мной! Ты, презренная мразь! Появись, предатель и ответь за свои поступки!
