class="p1">— А мы ему не скажем, — улыбнулся Олег, пряча карту в карман. — Ты пойми — это каратели! Кто знает, сколько мирных жителей они еще погубят. Можем мы это допустить?
— Не можем, — согласился с ним Сверчок.
Ефрейтор скептически покачал головой:
— А если в селе нет администрации и телефонной связи? Советская власть еще не везде восстановилась. Люди только возвращаются на места.
— В таком случае найдешь кого-то из бывших партизан. Они подскажут, что делать. Если вернешься без подмоги — просто уйдем тихо и все…
Выйдя на проселочную дорогу, ефрейтор Черенков направился на юг. Скоро показалась окраина деревни. Убегая, фашисты спалили ее, не оставив целым ни одного двора. Лишь обугленные печные трубы тянулись к небу могильными стелами. Заметив у одного из пепелищ человека, Павел повернул в его сторону, держа на всякий случай палец на курке.
Увидев вооруженного незнакомца, мужчина, достававший из пепла закопченные кирпичи и складывавший их в столбики, подобрал с земли немецкий пистолет-пулемет и с настороженностью стал следить за приближающимся.
— Бог в помощь! — подойдя ближе, поздоровался Черенков с легкой улыбкой на устах.
— Был бы — давно пришел на помощь, — буркнул сухопарый мужчина, глядя на него исподлобья. Как и многие высокие люди, он был немного сутуловат.
— Понимаю, — с сочувствием произнес Лопата, снимая с головы картуз и пройдясь ладонью по взмокшим от быстрой ходьбы рыжим волосам. — Как бы мне вашего главу повидать?
— Главу чего?
Павел недоуменно пожал плечами:
— Села или деревни, что тут у вас?
— Нет тут администрации. Да и села больше нет, — ответил мужчина, рукавом куртки убирая с лица налипшую сажу.
Черенков снова огляделся по сторонам, окинул взором широкие, поросшие молодым подлеском равнины, на которых некогда колосились хлеба, на чернеющие от пожарищ подворья. Горе людское бывает разным. Иногда оно быстро забывается. Горе жителей этого села было жестоким, горьким, из тех, что навсегда оседает в душе золой.
— Я гляжу, вы вернулись на родную землю? Решили заново отстроиться? Значит, будет и село, и администрация при нем. Все будет. Иначе зачем мы согнали фашистов с нашей земли?
Он повернулся, собираясь уйти.
— А на кой тебе голова? — все еще подозрительно щурясь, остановил его селянин. — Может, я сгожусь?
— Может, и сгодишься.
— И что нужно?..
Несколько минут спустя Мирон Карпов, — так он представился, — все годы оккупации воевавший в одном из местных партизанских отрядов, кликнул подростка лет четырнадцати. При появлении незнакомца тот все это время умело скрывался неподалеку в овражке.
— Егорка, сынок, скачи к дядьке Панасу, — велел отец. — Пусть немедля идет сюда со своими мужиками, понял?
Молча кивнув, паренек исчез в ближайшем лесочке, где деревья, обдуваемые ветром, оголялись, роняя листву. Несколькими минутами позже он вновь появился верхом на старой буланой лошадке без седла.
Провожая взглядом поскакавшего к лесу паренька, к спине которого был подвешен немецкий карабин, Павел Черенков с восторгом заметил Мирону:
— Как ловко он спрятался от меня! Я даже не заметил!
— Не прятался! На мушке тебя держал, — ответил не без гордости за сына Карпов.
Заметно прихрамывая, мужчина спустился в сохранившийся рядом со сгоревшим домом глубокий погреб. Несколько минут спустя появившись вновь, он положил на землю немецкий ручной пулемет и две коробки с полными лентами.
— Ого! — удивился Лопата, беря в руки смазанное маслом оружие. — Скорострел Бергмана? Откуда?
— У фрицев по случаю забрал, — отмахнулся Карпов, доставая из-за пояса парабеллум. Дважды выстрелив в воздух, он выдохнул: — К военным добраться не успеем. Они в райцентре обосновались, а до него далеко. Придется своими силами справляться.
На выстрелы из разных мест сожженного села, до войны раскинувшегося по обе стороны небольшой, змейкой петляющей мелководной речушки, сбежалось человек двадцать пять вооруженных людей. В основном это были женщины да несколько стариков.
— Знатная армия! — с трагическим сарказмом произнес Черенков.
— Все, кто остался, — пожал плечами Карпов, охватывая взглядом собравшихся. — Остальные — кто погиб при немцах, кто еще не вернулся. Мужики, те, что уцелели, записались в Красную армию. В начале войны не успели — фашисты слишком быстро пришли в наши края, — а сейчас пошли, н-да.
Отобрав семерых боеспособных мужчин, все после ранений, Черенков решительно отказал женщинам и подросткам, пожелавшим выступить с ним.
— Свояк мой, Панас, поболее мужиков соберет, — уверенно заявил Мирон. — Он в соседнем селе живет. Трохи придется подождать. А покуда предлагаю потрапезничать.
С этими словами он достал из узелка несколько отварных картофелин…
Еще не успела полностью рассеяться ночная мгла, когда рядом со Сверчком и Грушиным, на остывшую осеннюю землю припали Павел Черенков и двое незнакомцев.
— Мирон Карпов и Панас Голубенко! — представил их Лопата. — С ними тридцать человек. Все при оружии.
С пригорка, с которого старший сержант наблюдал за полицаями, хуторок виднелся как на ладони. Вокруг тревожно просыпался густой лес.
— Маловато. — Олег сокрушенно покачал головой. — Ночью к малороссам еще один отряд прибился. Человек двадцать, не меньше.
— Будем брать, — решительно заявил чубатый Голубенко.
— Как? — в задумчивости стал жевать губы Грушин.
— Хитростью! Трошки покумекаем и решим.
— Поздно думать. Скоро совсем рассветет. Боюсь, уйдут они. А этого мы им позволить не можем. Так что атаку проведем прямо сейчас.
Все отползли назад, чтобы их не заметили дозорные противника. Грушин вынул из ножен штык-нож, очистил от травы и листвы небольшой кусок земли и стал чертить схему.
— Поступим так: поскольку они ожидают меня с отрядом, то я пойду на хутор. С собой возьму человек пятнадцать. Отберите из своих самых боевитых. Остальным — минут сорок на то, чтобы оцепить хутор со всех сторон. Ни одна сволочь не должна уйти!
— Я уже сказал ребятам: в плен никого не брать! — заявил Панас, загоревшись желанием напасть на карателей немедленно. Его безжизненная левая рука, поврежденная осколком мины, была ремнем притянута к груди. — Я эту гниль сам в землю сведу!
То, с какой ненавистью он произнес эти слова, не оставляло сомнений: так и поступит. «Кто знает, сколько горя пришлось перенести этим людям за годы оккупации? — думал Олег, глядя вслед уползающим народным мстителям. — Наверное, они имеют полное право быть и судьями, и палачами…»
Услышав во дворе громкие голоса, Кузьма Скоробогатько подскочил к окошку.
— Ваши вси пидийшлы? — спросил он, обернувшись навстречу вошедшему в хату Грушину-Власенко. — Де старший?
В комнате за столом сидели еще двое. В полумраке Олег не видел их лиц.
— Сейчас придет, только людей разместит. Народ устал, отдохнуть просит.
Скоробогатько вновь наклонился к низкому окошку. Стоя так, он наблюдал, как прибывшие разбредались по заросшему бурьяном двору.
«Э, да ты трусишь выйти!» — язвительно подумал Грушин.
Со двора послышались громкие
