медленно ползли кавалькады пестрых, сверкающих лаком автобусов, везде слышалась иностранная речь, чистенькие, ухоженные заморские старики и старушки с необыкновенным азартом расходовали кино- и фотопленку.
«Где-то среди туристов может разгуливать и Тосико», — подумал Фризе, без всякого интереса разглядывая нарядную многоязыкую толпу. Выйдя из парка, он осторожно понаблюдал за бывшим прокурором. Старик по-прежнему сидел на скамейке, не притронувшись к газетам, не поспешив в магазин потратить легко заработанные деньги.
По мере того как Владимир приближался к своему «жигуленку», желание сесть за руль и мчаться в неизвестное ему местечко Саблино на поиски Елены Семеновой заметно поубавилось.
Он сел в машину, опустил стекло и задумался. Ощущение неудовлетворенности не покидало Фризе с того момента, как он заговорил с дедом на скамейке в парке. Фризе знал — пока не докопается до причины этой неудовлетворенности, нельзя позволить себе никаких резких движений! Никаких поездок и поисков!
Что же важное в разговоре с отставным прокурором прошло мимо его внимания, но отложилось в подсознании? И теперь дает о себе знать, как оскомина от кислого яблока.
Несвойственная таким пожилым людям развязность, с которой дед намекнул на магарыч?
Нет! Приходит в жизни момент, когда начинает диктовать желудок. А желудок с этикой не знаком.
Подозрительная осведомленность экс-прокурора о жизни и делах своих соседей? Это бывает.
Легкость, с которой Владимиру удалось найти словоохотливого — и жадного — деда, обладающего необходимой ему информацией?
Не выглядит ли такая встреча подстроенной?
Выглядит.
Фризе об этом думал и во время разговора со стариком. Но кому могло прийти в голову, что он поедет разыскивать Елену Семенову сегодня, именно в это самое время?
Нет, встреча со стариком случайная, не подстроенная. Просто повезло. В его следственной практике бывали и более везучие моменты.
Тогда откуда же это неясное, тревожащее ощущение, как от только что увиденного, но тут же забытого сна?
У газетного киоска, на пересечении улиц, толпились иностранцы. Фризе машинально отметил, что никто не покупает ни журналов, ни газет, хотя там продавалась и зарубежная пресса. Все покупали открытки с видами Павловска, наборы матрешек, хохломские безделушки.
Газеты! Он наконец выудил из подсознания мимолетное впечатление, не дававшее ему покоя. Газеты! Пачка газет, лежащая на скамейке! Газет, которые дед якобы подобрал на станции. В какое-то мгновение порыв ветра растрепал страницы, и Фризе краем глаза заметил на «Петербургских ведомостях» — это он сейчас отчетливо представил — несколько цифр: 9-11. Девять — это был номер дома на улице Широкой, в котором жил и старик, и Елена Петровна, одиннадцать — номер квартиры дежурной из «Астории».
Была вероятность, что дед Роман Андреевич по случаю отъезда четы Семеновых изъял газеты из их почтового ящика, но Фризе в это не верил. Бывший прокурор ворует газеты? Может быть, получал от Семеновых старые, уже читанные? Тоже нет — газеты не выглядели мятыми и зачитанными.
Напрашивается вывод — дед был родственником Семеновых. Жорика или Елены. И жил с ними в одной квартире. И все, что он убедительно излагал Владимиру в парке, было выдумкой. «Нет, не все, — остановил себя Фризе. — Если Роман Андреевич бывший юрист, прокурор, он знает, что самая убедительная ложь изготовляется пополам с правдой».
Следующие полчаса Фризе посвятил поискам адвокатской конторы. Расспросив секретаршу, кто из адвокатов сейчас принимает, он, к ее удивлению, выбрал самого пожилого и через несколько минут уже знал, что районный прокурор Семенов ушел на пенсию лет пятнадцать тому назад, пытался заниматься адвокатской практикой, но потерпел фиаско — клиенты обходили бывшего прокурора стороной.
— Ну кто доверится бывшему районному прокурору? — заключил свой рассказ похожий на разъевшегося кота собеседник. — Жаль бедолагу. — Адвокат притворно вздохнул, но его тонкие губы под седой щеточкой усов изогнулись в ехидной усмешке. И Владимир подумал: «Не клиенты сторонились деда, а коллеги-адвокаты его слопали!»
Фризе знал, как трудно бывает прокурорским работникам ужиться со своими бывшими оппонентами.
Виски с острова Скай
— Игорь Васильевич!
Корнилов поднял глаза и увидел у калитки соседа по даче — Болеслава Творожникова.
— Смелее, Болеслав Иванович! Калитка не закрыта. — Корнилов отложил на скамейку потрепанный том Семенова-Тян-Шанского и поднялся из шезлонга.
Появление соседа, известного питерского журналиста, удивило его. Они были едва знакомы, и Творожников никогда не проявлял желания сойтись поближе. «Здрасте» и «до свидания», «хороший выдался денек» — дальше этих фраз, брошенных через забор, разделявший сосновую рощицу, в которой стояли их дома, почти никогда не доходило.
Если они сталкивались лицом к лицу на прогулке в лесу, Болеслав Иванович обязательно спрашивал: «Ну как ваши яблони? Плодоносят?» Даже если встреча происходила холодным январским деньком.
А Корнилов был сдержан с соседом, потому что не любил навязываться.
И вот сейчас Творожников впервые за многие годы открыл калитку и не спеша двинулся к Игорю Васильевичу по тропинке среди буйно цветущих кустов шиповника. Журналист был высок, широк в плечах, носил коротко стриженные бороду и усы, тщательно следил за модой. Даже теперь на нем были белоснежные брюки, какой-то пестрый муарчатый жилет и рубашка с узким стоячим воротником. И очки с узкими, слегка дымчатыми стеклами. Творожников улыбался, но даже дымчатые стекла не могли скрыть холодный блеск его глаз. Они у Болеслава Ивановича всегда были холодными и, как казалось Корнилову, злыми. Даже в тех случаях, когда Творожников беседовал в телестудии с человеком, которому явно симпатизировал.
— Рад, что заглянули, — Игорь Васильевич протянул гостю руку. Пригласил сесть в шезлонг.
— Спасибо, спасибо! — сосед скользнул взглядом по дому, оглядел сад, как будто видел его впервые.
Корнилов подумал, что Болеслав Иванович сейчас спросит: «Плодоносят ли яблони?» Но гость заметил на скамейке книгу.
— О! Петр Петрович! «Полное географическое описание нашего Отечества». Знатно, знатно! Изучаете окрестности?
— Да так, от безделья листаю.
— Редкая книга!
— Может быть, выпьем кофе? — предложил Корнилов.
— Спасибо. У меня другое предложение, — Болеслав Иванович помедлил, еще раз взглянул на увесистый том. — Как вы относитесь к виски?
Игорь Васильевич усмехнулся. Хотел ответить: «Прохладно», но сдержался. Уж слишком торжественно и многозначительно был задан вопрос.
— С почтением. Как подобает относиться ко всем крепким напиткам.
— Прекрасно. Хотя этот напиток, — Творожников сделал ударение на «этот», — заслуживает особого пиетета. Короче — я вчера прилетел из Лондона. С хорошим подарком — с бутылкой виски. Очень старого и очень дорогого. Виски с острова Скай. Называется «Талискер». Мне бы на эту бутылку не хватило моей зарплаты. Продегустируем?
Почувствовав, что Корнилов сомневается, сосед добавил:
— Я дома один. Посидим у камина, поболтаем.
У Игоря Васильевича не было причин отказываться.
