и с тех пор занимался экспроприациями для партии»…
– Вам более, чем кому бы то ни было, известно, откуда идет эта сплетня… Меня не волнуют сплетни, я их о себе слышал немало… Меня волнует другое: как могло случиться, что информация о факте с Микеладзе, – Сталин кивнул на письмо, лежавшее на столе, – стала известна людям? Да, да, людям, Берия! Многим людям! Думаете, в отделе писем ЦК об этом не говорят?! В их семьях? В семьях их друзей?! Думаете, об этом не говорит Грузия? Меня во всем этом деле меньше всего интересуете вы! Меня беспокоит престиж моих коллег, которые рекомендовали Берия на пост наркомвнудела… Словом, я даю вам три дня для того, чтобы этот факт, – он снова брезгливо кивнул на письмо, – перестал быть фактом… Если что-то делаете – доводите до конца. У нас в России грузинские штучки не проходят, Берия. Ясно?! Или, может быть, вы такого рода всепозволенностью решили похвалиться своей близостью к Сталину? Особенно после того, как выпустили книгу об истории большевистских организаций Закавказья?! Может быть, это не случай, а организованная комбинация?! Может быть, вы забыли, что накануне следствия по делу Каменева было принято постановление, запрещавшее пытки оппозиционеров?!
Берия опустил глаза, боясь, что Сталин прочтет его: всем было прекрасно известно, что два года Каменева и Зиновьева кормили соленой рыбой, не давали воды и держали в камерах, где даже в жару топили печки… Зиновьев валялся на полу, начались печеночные колики, на этом его и сломили, потом сдался Каменев, о каком постановлении говорит Коба, он же знает все, абсолютно все!
Вот тогда впервые Берия и затаил ненавидящий ужас к этому человеку, задавленный, однако, неподвижной плитою магического преклонения перед ним.
И вот сейчас, спустя три года, походив по кабинету, Сталин раздраженно бросил:
– Во-первых, всю радиосвязь с вашими нелегалами необходимо прекратить начиная с сегодняшнего дня… Вплоть до моего указания… И, во-вторых, послезавтра я выезжаю на фронт, в район Ржева, пусть Серов подготовится…
…Он никому не верит, подумал Берия; он запретил связь с резидентурами, чтобы мы не передали им о его выезде из Москвы, он не дал мне время на подготовку, чтобы факт его поездки не стал известен кому бы то ни было. И Ржев выбрал не зря: видимо, именно для беседы о положении на Северо-Западном фронте он вчера вызывал не только Штеменко, но и Шапошникова с Голиковым, которые привезли оттуда двух командармов.
…Наутро генерал Иван Серов отправил под Ржев эшелон с батальонами охраны – «для проведения маневров в условиях боевой обстановки»; вызвал в штаб всех особистов фронта: «Необходимо обсудить вопросы, связанные с переформированием частей особого назначения».
В тот же день в Ржев прибыло еще три эшелона: охрана начала патрулировать все большаки и проселки в радиусе ста километров.
А назавтра туда приехал Сталин; его отвезли на окраину разбомбленного города и поселили в одном из чудом уцелевших домиков; Серов извинился:
– Товарищ Сталин, беда с водопроводом… Туалет во дворе, там же и умывальник…
– А где, по-вашему, оправлялся Сталин в Туруханском крае? – усмехнулся Верховный. – В ванной комнате?
Утром он вышел из просторной избы; отправился к рукомойнику, прикрепленному к старому вязу. Неторопливо намыливая руки, тщательно вымыл их, потом лицо; больше всего любил земляничное мыло; впервые пользовался им в Берлине, в девятьсот седьмом году, когда, в частности, помогал Литвинову и Красину готовить операцию по спасению Камо из тюрьмы… Золотой был человек Камо, таких больше нет; трагично, но его уход был угоден истории, ибо он знал все; тем более, просился к больному Ленину именно в то время, когда тот искал союза с Троцким против него, Сталина. Несмотря на то что завещание Ленина было запечатано в пяти конвертах, генеральный секретарь знал о его содержании; жена, Надя Аллилуева, работала в секретариате Ильича, там об этом говорили, дважды обмолвился Каменев… Сделать подарок Троцкому, разрешить ему узнать свое прошлое – недопустимо; именно Берия тогда и доказал впервые свою преданность, именно он организовал трагедию с Камо, больше доверять в ту пору было некому. Риск? Еще какой, но положение было безвыходным: с одной стороны – теоретик Троцкий, с другой – он, Сталин, связанный с экспроприациями, хорош генеральный секретарь, ничего не скажешь…
…Вытирая лицо мягкими прикосновениями крахмального вафельного полотенца, Сталин заметил двух парней из охраны в однотипных коричневых плащах и кепках такого же цвета – с длинными, полуквадратными козырьками.
– Кто это? – не оборачиваясь, спросил Сталин.
Серов, кашлянув, ответил:
– Охрана, товарищ Сталин.
– Это называется не охрана, – Верховный неторопливо обернулся; лицо бледное, глаза щелочками, – это намеренная дешифровка – вот как это называется… Любой гитлеровский лазутчик за версту увидит этих загримированных остолопов и сообщит в свой центр… Убрать их всех немедленно…
– Слушаюсь, товарищ Сталин!
Проводив Сталина к завтраку, Серов бросился к ВЧ, соединился с Берия.
– Охрану не снимать, – отрезал тот. – Наверное, поставил в оцепление рослых, а ты найди маленьких, вроде тебя, пусть на корточках ходят.
(Спустя семь лет, во время съемок очередной картины о Сталине, заехавший на «Мосфильм» Роман Кармен увидал поразительную картину: народный артист Советского Союза Геловани, утвержденный решением Политбюро для исполнения роли генералиссимуса, шел перед камерой, а за ним, на корточках, семенили Зубов, игравший Молотова, и Толубеев, исполнявший роль Ворошилова. Изумленный Кармен спросил Чиаурели: «Миша, в чем дело?!» Тот ответил шепотом: «Никто не имеет права быть выше Сталина». Видимо, об этом стало известно генералиссимусу, потому что он вызвал министра кинематографии Большакова и сказал: «Сталин – русский человек, и играть его надлежит русскому. Мне нравится Алексей Дикий… Товарищ Каганович находит, что мы похожи, пусть он играет Сталина в новых картинах».
Превозмогая дерзостный страх, Большаков ответил: «Но ведь Дикий был в свое время репрессирован, товарищ Сталин!» – «В свое время я тоже был репрессирован охранкой, – Сталин усмехнулся. – А ведь – ничего, народ простил…»)
…После первого совещания с командующими армий Сталин, перед обедом, снова вышел мыть руки и заметил коротышек, ходивших по улице.
– Серов, – сказал Сталин негромко, – если вы сейчас же не уберете всех этих дармоедов, которые только привлекают ко мне внимание, вам и Берия не сдобровать. Так ему и передайте.
…Ночью два батальона охраны были загружены в теплушки, но в Москву тем не менее не отправлены.
На следующее утро, убедившись, что вокруг дома нет никого, кроме взвода автоматчиков, Сталин, усмехнувшись, сказал:
– А вечером давайте-ка поедем поближе к линии фронта.
…Всю ночь разведка искала хоть один несгоревший дом примерно в пятидесяти километрах от передовой; нашли; хозяевам было сказано, что приедет «генерал-майор Иванов, остановится на одну
