— Да что ты говоришь, как это нет доказательств? Неужели ты думаешь, что я бы себе позволил просто так, не имея на то оснований, привязать тебя к трубе? Упаси Бог. Никогда в жизни. Дело в том, что видели тебя, когда ты субботней ночью открывал своим ключом дверь верхней квартиры.
— Кто видел?
— Это тебе предстоит узнать в процессе следствия, — позволил я себе маленькую неправду. — Там ты встретишь своих знакомых и очень удивишься. Но это не все. Лерик, ты растяпа, ну как можно было на месте преступления оставить такую серьезную улику, как отвертка.
— Врешь, отвертку я принес.
— Отвертку-то ты принес, тут врать не буду, да вот только про крестовую насадку забыл. Ее подобрали на полу под решеткой вентиляционной шахты. Как раз ее и недостает в пенале твоего универсального набора. Нехорошо это, Лерик, старых старух глушить, еще Достоевский это осуждал.
— Достоевский не осуждал, классик пытался разобраться.
— И ты, продолжая его линию, тоже решил начать изыскание? Зачем тебе это?
— Нищета! — вдруг сразу сломался он. — Нищета — это порок и свинство.
— Но не повод для преступления.
— Я это понял только теперь, после того, как уже его совершил. Наблюдать за ней я начал давно, больше года. Мне было известно, что старуха богата, и потихоньку я принялся налаживать с ней контакты — то бутылочку принесу, то кран починю, а то и просто посидим с ней вечерок, чайку попьем, за жизнь поговорим. В общем, приручил, как говорится. Приручить-то приручил, а толку никакого, не мог я ее на словах подловить. Не хотела старуха колоться, хоть ты лопни. Какие только наводящие вопросы я ей ни задавал, как только ни провоцировал — бесполезно. И тогда я избрал другую тактику. Начал как бы случайно тыкаться у нее по квартире. Ну, допустим, встану на скрипучую половицу и наблюдаю за ее реакцией. Или в плафон залезу, вроде пыль вытереть. Ничего, все пусто. Я уже отчаялся, и вдруг однажды зашел у нас с ней разговор о том, как много приходится платить за электроэнергию, и она попросила снять показания счетчика. Я открыл щиток и чуть не упал, настолько грязным и жирным был счетчик, а прочитать цифры в мутном окошке можно было только с большим трудом. По привычке я предложил его почистить. Как она взбеленилась! Тогда-то я все и понял. По осени мое открытие случилось, а я все не решался. Боязно в первый раз. А тут, когда серия убийств началась, я понял, что больше медлить нельзя, что сама судьба дает мне шанс совершить преступление, отвечать за которое придется кому-то другому.
В тот день, действуя точно по их сценарию, я дождался ухода почтальонши и поднялся к ней с чекушкой. Мое появление она, как всегда, восприняла с большим воодушевлением. Хотела было приготовить закуску, да, видно, не судьба. Не дал я ей перед смертью выпить. Задушил сразу, долго не мучилась, я ведь здоровый.
Ну а потом произошло ужасное. Из отверстия, что под счетчиком, куда уходит бронированный кабель, я извлек узкий капроновый чехол. Он был плотненько упакован деньгами. Да, пятнадцать пачек десятирублевых купюр. Я чуть не сошел с ума. Я принялся колотить мертвое старухино тело, проклиная ее жадность и маразм. Деньги оказались советские. Красные бумажки с изображением Ленина.
Просидев в прострации с покойницей до глубокой ночи, я вернулся домой и два дня беспробудно пил. По пьянке разбил «Запорожец»… А старуха начала протухать. Пока я это чувствовал один, но скоро об этом узнают все, и неизвестно, как еще повернется. И вот тогда, для большей достоверности, я пригласил тебя в гости. Остальное ты знаешь.
После того, как ее унесли, а дверь опечатали, я вновь и вновь думал о ней, и постепенно во мне зрела уверенность, что искал я плохо. Сокровищ у соседки должно быть гораздо больше, чем мне удалось найти. Блуждая по своей квартире, я прикидывал и прикидывал возможное место еще одного тайника. О вентиляционной решетке я догадался в субботу днем, а ночью опять забрался в квартиру, и на этот раз удачно.
— А где ты взял ключ?
— Он у меня по запарке остался с прошлого раза.
— Что ты нашел в тайнике?
— Десять массивных золотых колец, семь пар сережек и всякие кулоны да цепочки.
— Где это все?
— Я спрятал их у себя в гараже, в банке с солидолом.
— Скажешь, что передал их племянницам.
— Что? Где я должен сказать?
— Все там же. Ведь ты явишься с повинной?
— С чего ты взял? Ничего такого я тебе не говорил.
— Неужели? А кто это тут у меня на диктофоне чирикает? Я звоню твоему участковому, и он принимает от тебя заявление о добровольной явке. Или не так?
— Так.
Ранней весной мне пришлось быть на похоронах своего старого знакомого, неожиданно скончавшегося от инфаркта. Проходя мимо могил, я обратил внимание на лицо, выполненное в граните. Оно показалось мне знакомым. Подойдя ближе, я прочел:
«Рябинин Дмитрий Николаевич
1973 — 1999
Помним. Скорбим. Родные и близкие».
Нагнувшись, я поправил свежий букет красных гладиолусов…
