спускались чуть ниже плеч. Ее папа родился во Франции, а мама – в Индии, и она успела пожить в обеих странах, но теперь обосновалась в Нью-Йорке. Бывает, что человек сразу чем-то нравится – вот у меня с ней случилось так. Ее яркие глаза лучились энтузиазмом. Мы стояли в углу, с увлечением разговаривали, и вскоре речь зашла о любви.
Анджали. И тогда я решила, что не буду вступать в отношения, потому что мне от этого хорошо не будет – мне надо было себя укрепить и насладиться самой собой, не отдавая себя в жертву кому-то еще. Я просто хотела повеселиться, побыть легкомысленной, ветреной и легкой, получать удовольствие от жизни, выпивать, ходить на вечеринки и всё такое, ну и трахаться. На одной вечеринке в Париже я повстречала итальянского парня, всё было классно; в семь утра мы вчетвером ушли с вечеринки – пакистанский парень, гречанка, итальянец и я, а так как вечеринка была совсем недалеко от моего дома, я предложила им переночевать у меня, потому что мы все здорово устали.
Шила. Да?
Анджали. Ну, гречанка с пакистанцем решили пойти домой, но итальянец согласился и решил поспать у меня. Мы поднялись ко мне, вышли на балкон выкурить сигарету, но ему было очень холодно, и мы зашли обратно внутрь. Мы сидели рядом на диване, и вдруг он говорит: «Знаешь, я лучше пойду домой». Я отвечаю: «Окей». Он добавляет: «Но дай мне, пожалуйста, свой телефон и всё такое». Я дала ему свой номер, не рассчитывая, что он мне позвонит, а на следующий день он написал мне сообщение: «Слушай, если тебе по дому нужна какая-то помощь, починить что-нибудь, например, – позвони мне, я приду и помогу».
Шила (смущенно). О, как мило!
Анджали. Я ответила ему: «Слушай, мне не нужна никакая физическая помощь, спасибо, но, если хочешь выпить кофе, я с радостью!»
Обе смеются.
Шила. Такое забавное предложение!
Анджали. Мы пошли с ним пообедать, и он рассказал мне о своей сентиментальной жизни – а она была очень запутанная…
Шила (со смехом). Сентиментальной жизни?
Анджали. А, это так по-французски говорят, la vie sentimentale – личная жизнь.
Шила. Ого, как красиво.
Анджали. Он стал рассказывать мне, как много лет был с какой-то девушкой и любил ее, а она любила его, и ей очень хотелось ребенка, а ему не хотелось. Идея стать отцом была ему чужда, поэтому она сказала: «Окей» – и оставила его, и года не прошло, как она забеременела. Она встретила кого-то еще. Родила ребенка. А он всё еще пытается разобраться, почему ему так чужда идея отцовства. За это время он успел повстречать девушку, которая намного моложе его, а он такой мужчина, которому нравится играть в папика, а ей папик и был нужен, и он понял, что больше не может быть папиком, потому что ему надо разобраться со своими проблемами отцовства и ему хочется уметь быть папой не женщине, а ребенку, поэтому он поехал в Париж на год, чтобы подумать обо всем. И вот в таком состоянии был этот несчастный парень. И он мне всё это рассказывает…
Шила смеется.
…и я ему говорю: «Слушай, что случилось в субботу вечером? Ты провел у меня в квартире двадцать минут, а потом встал и ушел. Что произошло? Тебе было страшно?» Его такая прямота немного застала врасплох, но он ответил: «Да, мне было страшно. Мне очень хотелось тебя поцеловать, и это меня очень испугало, поэтому я ушел». И я говорю: «Как жаль. Надо было сначала меня поцеловать, а потом уходить».
Они смеются.
Шила. Может, он очень чувствительный, поэтому думает, что влюбится в тебя.
Анджали. Но разве это не по…
Шила. …не по-женски?
Анджали. Да! У французских мужиков в голове какой-то бардак. Они все боятся женщин. Они не готовы ни к серьезным отношениям, ни к отцовству – чего некоторые женщины ждут от них, – поэтому они просто не связываются с таким типом женщин-матерей. Но в то же время женщины-любовницы или женщины-шлюхи для них слишком властные. Они будут контролировать всю их жизнь, и это пугает мужчин. Поэтому так внезапно и растет гомосексуальность. Понятно, что во Франции всегда были геи, но теперь мужчины выбирают быть с другими мужчинами, потому что это проще – не надо решать никаких проблем.
Шила. Правда? Думаешь, легко стать… хм… быть гомосексуалом?
Анджали. О да, во Франции – очень легко.
Шила. Но я имею в виду – для человека? Для мужчины? Просто перестроиться…
Анджали. Ну, не знаю, насколько он перестраивает свое либидо, но уж точно перестраивает свою… эм… зону принятия риска. Они чувствуют, что с другим мужиком страданий будет меньше.
После вечеринки мы с Джен устремились на улицу. Я чувствовала какой-то душевный подъем и, очарованная Анджали, преисполнилась уверенности, что впереди много хорошего. Воздух был теплым, а время не такое уж позднее, так что мы пошли на второе выступление автора графических романов. Мы сидели в зале и смотрели на сцену, где он выступал. В какой-то момент, отвечая на вопросы слушателей, он сказал, что после его публичных выступлений люди часто подходят к нему и то ли спрашивают, то ли удивляются, то ли даже жалуются, что не так хорошо рисуют, как он, хотя прикладывают к этому очень много усилий. Все они задаются вопросом: что же в нем такого особенного? Обычно им около тридцати лет, как и ему. Каждый раз он с ними разговаривает и понимает, что в большинстве своем эти люди рисуют всего лишь три или четыре года. Что тут скажешь? Сам он начал учиться рисованию в два года.
По дороге домой Джен поделилась со мной неприятными впечатлениями от выступления. Таким людям, как этот автор, обычно удавалось сильно подпортить ее мнение о собственной жизни и погрузить ее в безнадежность. Она переживала, что никогда ни в чем не преуспеет. Большую часть жизни она хотела узнать, где ее отец, а весь свой третий десяток ходила по вечеринкам и спала с разными мужчинами. Она не выбрала себе профессию заранее, не сосредоточилась на ней и не стала самой лучшей в ней.
Мне очень хотелось подбодрить ее. Призывая все силы, я сказала: «Ну и что в этом такого, что ты не рисовала комиксы с двух лет. Кому какая разница? Мы все что-то наверняка делаем с двух лет. И, уверяю тебя, гений – не тот, кто рисует комиксы с двух лет, а тот, кто в возрасте
