и обещают, а не дают.
— Я тебе что говорил! — кипятился Кислов, поджимая тонкие, нервные губы. — Нырнул в омут, теперь выплывай, выбарахтывайся. По всей области вон какое строительство! Такие объекты большие и важные, что на нас с тобой и внимания не обратят.
— Ты это брось! — тоже горячился Румянцев. — Конечно, на общем фоне рогачевский коровник — песчинка, конопляное семечко. Но если мы эту стройку начали, то должны благополучно и кончить.
— Благополучно вам с Чуркиным намылят шею. Самовольники!
— Не пугай нас, Демьяныч! Мы в делах больше твоего битые. Не в свой карман кладем. Если уж так будет туго, дойду до обкома партии.
— Валяй, — отмахивался начальник райсельхозуправления. — Пиши, звони. Мне душу облегчишь!
— Ты на это рассчитываешь?
— Да как сказать… Требуй! По уху не ударят.
Румянцев мужик был из цепких, ухватистых и выкручиваться умел. На это хватало у него и ума, и знаний, и выдержки, и ловкой изворотливости. Хоть и стоило это усилий, иногда и больших, и, может быть, одна Катя, жена, и знала тому истинную цену.
Не так давно директору Кудринского совхоза пришлось пережить тяжелые дни: его обвинили в расточительстве, в распылении государственных средств, но он не был ни в чем виноват, как потом все и выяснилось. Однако нервы ему и Кате потрепали порядком. Дело касалось строительства совхозной гостиницы, школы, столовой.
Эти объекты в Кудрине затеяли строить еще до него, и Румянцев, придя к руководству хозяйством, застал стройки «законченными» на одну треть. Сооружались они силами передвижной механизированной колонны подрядным способом. Сроки сдачи прошли, и нового директора совхоза, естественно, начали подгонять. А он уже и сам разобрался во всем и засучил рукава.
Едва отвели посевную кампанию, как Николай Савельевич ушел с головой в совхозные новостройки, не давал покоя ни себе, ни прорабу мехколонны Бурбею. С грехом пополам, к поздней осени возвели гостиницу и столовую при ней, и школу успели сдать к началу учебного года. Теперь в Кудрине была новая восьмилетка, было где пообедать и ночевать приезжему человеку. Кудринцы радовались такому событию, но кто-то из слишком «дотошных» людей увидел оплошность строителей: туалет в школе отнесли слишком далеко от учебного корпуса. Пошла куда надо «цыдуля», где прямо указывалось, что во время перемены дети не успевают добежать до туалета и на урок возвращаются «в мокрых штанишках». Автор «цыдули», как говорится, хватил через край, но письму дан был ход и… туалет немедля приблизили к школе, а Румянцеву сделали замечание, хотя школу и туалет закладывали до него. После этого автор жалобы еще больше воспрянул духом: успех побудил его к новым «деяниям». Он направил еще одну жалобу, в которой теперь возмущался тем, что-де в совхозе не экономят государственный рубль, допускают перерасходы, и просил, чтобы соответствующие органы занялись проверкой как следует. Фактов в доказательство своего обвинения аноним-автор не приводил, однако и это письмо не оставили без внимания.
И однажды в Кудрино пожаловал инспектор-ревизор областного Стройбанка, некто Притыкин. Николай Савельевич, по простоте душевной, сам ездил его встречать на машине с Рудольфом Освальдычем Теусом, привез гостя в поселок и поместил в совхозной гостинице, недавно отстроенной, в люксовском номере, где были не только телефон, телевизор, умывальник, но и простор для хождения из угла в угол. Подхалимства в Румянцеве не было, но он, как директор совхоза, считал своим долгом встречать и устраивать приезжающих к нему гостей.
Инспектор Притыкин остался доволен приемом и всем, тепло попрощался с хозяином совхоза, который по вызову срочно должен был вылететь в райцентр на совещание по предстоящей зимовке скота.
— Не беспокойтесь, — сказал Притыкин Румянцеву— Письмо на вас анонимное и в нем, по всей вероятности, много натасканного. Похоже, кто-то сводит с вами счеты. У вас недруги есть?
— Да, поди, как не быть недругам! — искренне ответил Николай Савельевич. — Пословица говорит, что на весь мир не будешь мил.
— Вот и прекрасно! Разберемся, угладим, уладим, — успокоил Притыкин совхозного директора.
— А я и не беспокоюсь, — сказал на прощание Румянцев, пожимая пухлую, влажную руку ревизора-инспектора, который, должно быть, страдал, судя по полноте, болезнью сердца. — Козьма Прутков советовал смотреть в корень. Почему-то мне кажется, что он тут имел в виду всех контролеров и ревизоров. Желаю вам успеха!
Дальнейшие события, связанные с проверкой директорской честности, начали развиваться неожиданно вкось…
В Кудрине с давних пор существует одно предприятие — лесхимзавод. Занимается оно валкой березняка и осинника на дрова, пилит из хвойника брус, тес и плаху и снабжает этим стройматериалом исключительно Новосибирск, откуда регулярно гоняют сюда по зимнику (экая даль!) тяжелые грузовые машины. Вяжет Кудринский лесхимзавод метлы и веники для парных в банях, выстругивает черенки для лопат и грабель. Но главное у лесхимзавода не это.
Главное — пихтовое масло, на которое спрос в стране растет с каждым годом. Производство пихтового масла не сложное, однако же трудоемкое: много надо рубить пихтолапки, собирать ее в тайге по большой площади, сваживать к установке, где потом и выпаривают пихтовый бальзам — прозрачный, душистый. С химзавода за масло — особый спрос. Когда все идет ладно — хвалят и премируют. Когда завал — мнут бока. В тот год предприятие как раз много не додало своей основной продукции, и в кудринский лесхимзавод прибыл представитель из самой Москвы.
Директор лесхимзавода, предвидя грозящие ему неприятности, само собой, озаботился тем, как бы получше да посердечнее встретить гостя. Чем кормить и поить — речи не шло (и стерлядей с Оби привезли самолетом, и глухаря истушили в сметане, и клюквы, брусники отборной хватало, и…), но как занять в гостинице люкс, когда люкс уже занят? За Румянцева оставался его заместитель, молодой человек Кайдаров. Житейского опыта у Кайдарова не было, особой смекалки тоже и, когда ему позвонил о своей «острой нужде» руководитель лесхимзавода, с которым Кайдаров был более чем в приятельских отношениях, Кайдаров без задней мысли сказал:
— А мы этого, областного, переместим в другой номер. Не велика шишка!
Сказал и сделал. Причем, самолично помог перенести вещички инспектора-ревизора. Притыкин, конечно, жутко обиделся и свое неудовольствие выразил не двусмысленно:
