Люди живут и с большими увечьями. Мне главное, чтобы с ребенком все было в порядке.
— Ты права, конечно, права, — быстро соглашается и начинает поглаживать округлый живот. — Просто пойми, меня саму сюда только вчера привезли. Я сознание потеряла и упала, ударилась. С малышом сказали, все в порядке, но оставили тут для контроля.
— Здорово, что все обошлось. Маш, ты не знаешь — со мной в машине был мужчина, ты что-то слышала о нем?
— Наверное, это тот, который больницу на уши поставил? Муж твой? Так он сидит в коридоре, его сюда не пускают. Врач строго-настрого запретил, я слышала, как они разговаривали ночью.
Ясно. Значит, Рома приехал. А еще это значит то, что он узнал о моем положении. Что ж, может, оно и к лучшему, мне не придется самой рассказывать ему обо всем.
Дверь распахивается, и входит доктор. Он окидывает нас взглядом и улыбается:
— Доброго утречка, девочки! Меня зовут Артем Саныч, я ваш лечащий врач, — бодро приветствует нас.
И сразу подходит ко мне, становится возле койки:
— Ну что, Аделия Виссарионовна Дигай, как самочувствие?
— Лучше всех, — стараюсь говорить как можно более оживленно. — А у вас?
Доктор закидывает голову назад и смеется:
— У меня превосходно! Вот сейчас вам, девочки, лечение скорректирую и домой поеду, отсыпаться. Ох и помотали вы нам нервишки, Аделия Виссарионовна Дигай!
Качает головой и смотрит в папку с распечатками анализов.
— Точнее не вы, а ваш муж. Поднял на уши всю больницу, начальство. Я еле удержал его, а то он в ночи пробрался бы к вам в палату.
— Это он может, — вздыхаю. — Нервы трепать, в смысле.
— Но вы не злитесь на него. Переживает папаша, чего уж тут, — добродушно разводит руками, мол, ни дать ни взять, и серьезнеет: — Итак, Аделия. Ночью, как только вы поступили к нам, у вас открылось кровотечение. С плодом все в порядке, но нужно поберечь себя. Поделаем вам капельницы, полежите в больничке, отдохнете.
— Ребенку правда ничего не угрожает? — спрашиваю с облегчением.
— К сожалению, никаких гарантий я дать не могу. Полагаю, кровотечение открылось на фоне стресса. Будем надеяться, что все обошлось и кризис миновал. Меня больше беспокоит ваше сотрясение, ведь с вашим положением с препаратами все довольно-таки непросто.
— А что по поводу ее лица? — вмешивается Маша.
Видимо, мое лицо беспокоит ее сильнее, чем меня саму.
Артем Саныч широко улыбается:
— Да это ж мелочи жизни! — восклицает наигранно бодро и поднимает рукав, оголяя кожу до локтя. — Вот смотрите, видите шрамы?
— Хм, — тянет Маша, с интересом разглядывая руку доктора. — Немного видно.
— Во-о-от! А знаете, что было? Бр-р! Три года назад катался на лыжах — и привет. Открытый перелом в двух местах. Вот тут и вот тут торчали спицы, а здесь шили. И ничего, лазер в наши дни делает невозможное! — оборачивается ко мне и произносит уже более серьезно: — Родите, покормите грудью и исправите все. На вашу красоту это никак не повлияет.
Артем Саныч рассказывает мне детали, зачитывает назначения, дает рекомендации.
— На этом все. Аделия, позвать вашего мужа? Он извел всех моих медсестер.
— Зовите, чего уж тут, — вздыхаю, а у самой в груди учащается биение сердца.
Глава 41. Стена
Аделия
Маша тактично сбегает из палаты, напоследок подмигнув мне.
Едва за соседкой закрывается дверь — не проходит и минуты — как распахивается вновь.
Я приподнимаюсь на подушках и сажусь. Поднимаю на Рому взгляд.
Надо сказать, что мой бывший муж выглядит не лучше меня. Такой же измученный, бледный, невыспавшийся, весь вздрюченный. При виде меня он замирает, будто натыкается на стену. И я сразу вижу это.
Жалость.
Она сочится из всех щелей. Рома смотрит на меня щенячьими глазами, шумно сглатывает, оттягивает ворот свитера.
Судя по реакции, я делаю вывод, что насчет лица ему не сказали. Мне хочется заорать на него. Я не нуждаюсь в жалости. Мне вообще ничего от него не нужно. Ни жалости, ни поддержки. Я и сама справлюсь. Сама все вывезу.
— Что? — усмехаюсь весело. — Уже не такая красивая?
Рома наконец отмирает и подходит к койке, садится на табурет возле меня и тоже улыбается. От веселья его улыбка далека; я более чем уверена — он делает это, чтобы поднять мне настроение.
Ну давай же. Заливайся соловьем, расскажи, как я прекрасна. Я жду, что мой бывший муж начнет стелиться передо мной, но он выдает неожиданное:
— Знаешь, не все же только мне быть неидеальным, — говорит тихо.
— Я не идеальная! — возмущаюсь и тут же затихаю. — Была…
— И слава богу, — фыркает Рома. — На твоем фоне я всегда выглядел слишком косячным.
— Зато теперь твои косяки будут не слишком заметны, — веселюсь, — потому что при виде нас двоих люди сразу будут обращать внимание на мое лицо.
— Это мелочи, — он серьезнеет и тянет руку ко мне.
Я не убираю ее. Наоборот, удобнее кладу ладонь. Рома накрывает мою ледяную руку своей, грубой и горячей. По телу пробегают мурашки от неожиданного контакта и тепла.
— Сведешь, когда захочешь.
— А если не захочу? — выгибаю бровь.
— Значит, не сведешь, — равнодушно пожимает плечами Рома.
— Ром, — я хмурюсь, — как Никита?
Муж поджимает губы, будто не очень хочет разговаривать о нем:
— Сотряс, перелом. Ну и в остальном… помяло его.
— Удар пришелся на его сторону, — поясняю я.
— Да. Вас там закрутило знатно. Из второй машины вроде тоже все живы. Со страховой будем разбираться позже. В любом случае вина не твоя.
— Хорошо хоть так. Кто позаботится о Никите?
Рома прочищает горло. Я буквально вижу, как он начинает закипать, но тормозит себя. Потрясающее зрелище.
— С ним Инга.
— Инга? — удивляюсь я.
— Да. Я так понял, они были когда-то вместе. Ты знала?
— Нет. Но догадывалась, — киваю.
Хорошо, что с Никитой рядом кто-то есть.
— Аделия, нам нужно поговорить о твоей беременности и в общем о том, что ты видела в доме.
— О беременности поговорим. О том, что было в доме, не смей даже заикаться, — я стараюсь говорить спокойно, но это очень сложно. — С
