как природа понятная – разум вас щадит, постигая наследие Эльфреда постепенно. Внутри вас взрослеет правитель. Надо просто пережить все стадии, и теперь, сознавая происходящее, вы сможете легче с ним управляться. И быстрее. Не противьтесь, а изымайте пользу.
Она взяла один пузырек и протянула Илии. Он осторожно забрал прозрачную маленькую колбу с голубой жидкостью внутри.
– Примите одну сейчас.
Илия на миг задумался, не совершит ли он ошибку, выпив неизвестное зелье, но не хотел выказать страх или сомнение. Поэтому он послушался. Моментальных изменений он не почувствовал, но Джорна снова протянула руку, в этот раз не предлагая, а требуя что-то взамен.
– Помощь моей внучки вам больше не понадобится, – сказала она, и Илия понял, что желает получить Джорна.
Он торопливо достал из-за пазухи шифоновый рукав и на минуту задумался, стоит ли отдать его Джорне, а не Тристану, который ревниво наблюдал за происходящим. Илия знал, как адъютант боится лишиться своего сокровища. Но в очередной раз доверившись интуиции, он передал рукав Джорне. Ее чувств ничто не выдало, если не считать нескольких дернувшихся жилок на лице. Фея торжественно подошла к Тристану и приподняла руку с тканью, предлагая помочь ему с повязкой. Рыцарь подставил ей предплечье, и Джорна неторопливо принялась за дело. Молчание в шатре было и учтивым, и напряженным. Почти завязав узел, Джорна тихо произнесла:
– В этом возрасте она бы уже стала Верховной леди Долины.
Упрек, сожаление или нежная тоска были вложены в эти слова? Никто не знал, однако Джорна печально опустила глаза и задержала взор на рукояти меча в ножнах. Она так и застыла, держа в руке край повязки, переводя взгляд с лавандовой ткани на искусно украшенный литьем и травлением эфес. Тристан недоуменно следил за ее реакцией, но не мог разглядеть причин ее интереса.
– Занятно, – хрипло выдохнула она наконец и отпустила рукав.
Вопрос застыл на кончике языка Тристана, так и не вырвавшись в мир. Возможно, он решил, что не хочет знать о Ронсенваль ничего, что не успел собрать и сохранить до сего дня.
Джорна повернулась к Илии и пригласила Ренару подойти. Она по-матерински приобняла ее и будто так же обхватила Илию другой рукой, но было видно, что к королю она не прикоснулась. В жизни Ренара оказалась противоположностью себя во снах: робкая, неболтливая и скромная. Возможно, так действовало на нее общество покровительницы. Рыцари пропустили их и пошли следом на выход.
– Что ж, у моей воспитанницы есть некоторые вещи, но сундук с ними я пришлю позже, когда для посылки настанет подходящее время, – загадочно пообещала Джорна.
Илия без комментариев дал понять, что даже не пытается дознаться, и вышел из шатра. Снаружи остальные рыцари ждали сидя на земле, но мгновенно вскочили с мест, увидев короля.
– Вы постигаете мудрость с каждой минутой, государь, – Джорна шуткой показала, что оценила его смирение.
– Это не мудрость, мадам. Это усталость, – безучастно ответил он, подходя к лошадям.
Он вскочил в седло и протянул руку Ренаре. Оркелуз, стоявший рядом, помог девушке взобраться на лошадь и заботливо, взявшись только за ткань, одернул край ее юбки, когда та, скомкавшись под бедрами, оголила ее ноги выше колен. Уже сидя верхом, Илия обратился к Джорне:
– Я намерен по настоянию отца отправиться в Радожны. Я желаю союза. Вам есть что сказать по этому поводу?
– Ох, государь, если бы я говорила всякий раз, как имела суждения по озвученному вопросу, я бы осипла, – провидица дала понять, что не одарит советом и не предостережет.
Смирившись и с этим решением, Илия кивнул.
– Благодарю вас за помощь и гостеприимство, Старшая леди, – громко произнес он на прощание.
– Пусть будет впрок, – ответила она.
Илия пришпорил коня и поскакал в сторону леса, сопровождаемый пальерами. Джорна проводила взглядом отряд, а потом подала знак, два раза сжав пальцы вытянутой руки, – фея из свиты подала ей трость, и Джорна, опираясь на нее, пошла в сторону Трините. Она тоже изрядно устала.
Они скакали без остановок до самого Пальер-де-Клев. Ренара ехала молча, без возмущений, жалоб и попыток расспросить короля, изредка ерзая в неприспособленном для двоих всадников седле. Илия молчал до тех пор, пока не спешился во дворе замка. Он помог Ренаре спуститься и тогда спросил:
– Ты хочешь есть?
Девушка неопределенно помотала головой и дернула плечами.
– Я бы поужинал, прежде чем выдвинуться в деревню.
На самом деле он желал двух вещей: побыстрее отправиться в столицу и успеть до того поговорить наедине с Ренарой. Он торопился из-за опасений, что мать и придворные, оставленные без присмотра (ладно бы только его, но еще и Тристана), набедокурят. Внезапное, позабытое за месяц терзаний и детских игр чувство ответственности подстегивало его действовать.
Беседа с Ренарой была нужна ему как можно быстрее: в столице уже не придется остаться наедине без страха быть услышанными. Но вопреки этому, Илия решил сначала отужинать вместе с пальерами в трапезной, а уже после расспрашивать Ренару. Пальеры впервые за долгие годы собрались почти всем Орденом в своем главном замке. И пусть замок тот был руинами, пусть и самих пальеров осталось в живых всего двадцать семь, каждый из них креп духом, видя первые шаги к возрождению. Во главе стола сидел молодой король, и они только что вернулись из похода с сумками, полными кореньев струпки, уникальными снадобьями и загадочной девушкой, которую отправлялись спасать. Раньше они только читали подобные истории, а сами же готовились к научной работе и военной службе на фронте. Но вот сейчас, когда все они сидят за одним столом с Илией I и поднимают походные кружки с пресной водой из армейских фляг, подобно кубкам на пиру, жизнь их становится похожа на старинные песни.
Ренара стояла в полуразрушенном музее Пальеры. Когда Илия вошел в залу, девушка поправляла картину на стене и стряхивала паутину с массивной гипсовой рамы. Некоторые экспонаты уцелели и были любовно восстановлены, подписаны и выставлены в экспозиции пожилыми ветеранами, которые доживали здесь свои дни. Илия помянул про себя трех несгибаемых стариков – Леона, Юзефа и Гремаля – им он тоже был обязан и жизнью, и короной на голове. Увидев Илию, Ренара смутилась и отступила от картины. На полотне изображался сюжет далеких дней: рыцарь стоял на одном колене, опираясь головой и руками о гарду меча, его лицо исказили муки совести. Темные тона картины по краям уходили в чернеющую синеву масляной ночи, а лицо рыцаря, его мерцающая кольцами кольчуга и плотно сжатые пальцы озарялись одиноким лучом из бойницы. На лезвии
