чтобы рядом с пятнадцатым номером.
— Для миледи у нас есть прекрасный номер, предназначенный для…
— Я сказал: рядом с пятнадцатым. Ты оглох? И чтобы никто не знал, в каком она номере, — ледяным взглядом заставив Бейна заткнуться, я потянулся за монетами. Хозяин мотеля отмахнулся:
— Все ради безопасности Терции. Четырнадцатый, миледи.
Энн коротко кивнула, взяла ключ и неуверенной походкой направилась по указателю. Зайдя внутрь, он сморщила свой маленький носик и произнесла:
— Такое ощущение, что я здесь уже была.
— Конечно, была. Тут все номера одинаковые, — я зашторил окна. — В общем, до утра не отсвечивай. Они видели, что ты зашла внутрь. Думаю, они обложат мотель, может, зайдут внутрь, но ломиться не будут… Наверное. У меня… у нас есть ночь, чтобы разработать хоть какое-то подобие плана. Чую, тебе здесь находиться опасно, и это еще мягко говоря. Не для твоего здоровья, нет, для твоего будущего.
— Что они со мной могут сделать?
— Ничего страшного… Возможно, они захотят сделать тебя правительницей Терции. А уж каким способом…
Энн совсем не аристократично шмыгнула носом, осознавая всю тяжесть сложившегося положения. Больше мне было нечего ей сказать. Вздохнув, я приглушил свет и направился к выходу.
— Марв, останься, пожалуйста.
Я замер в дверях.
— Ты что-то хочешь?
— Чтобы ты остался, — Энн забралась с ногами в кровать, явно предлагая сесть рядом с собой. — Запри дверь.
— Я…
— Сделай, что я сказала. Пожалуйста, — с трудом выдавила она из себя непривычное слово.
Повернув в двери ключ, я поставил карабин в угол, отстегнул кобуру и сел на кровать. Энн нервно теребила одеяло, поджимая губы, явно не зная, что сказать. Я терпеливо ждал, прекрасно понимая, что главное — не сбить девушку с мысли. Наконец, она заговорила:
— Знаешь, я догадывалась об этом, а теперь, когда все точно стало известно… Знаешь, спасибо тебе, что ты рассказал, правда.
Я промолчал. Признаться, я жалел, что открыл рот. Мне было жалко девочку, но чем я мог ей помочь? Словом? Но даже слов я не находил.
— Я ведь даже не знаю, как ко всему этому относится, — продолжила Энн. — Вроде мне дядюшка и дает все, и любит, правда, любит, но за что он так с родителями-то…
— Это игры престолов, игры феодалов, Энн. В них всегда кто-то страдает. Всегда и всюду. Возможно, где-то и есть миры, где все по-другому, где нет ни денег, ни преступности, ни оружия, все дружат и радуются жизни. Где-то и есть, может. Но не здесь, в Терции, и не в этой Вселенной. Ни у тебя, ни у меня выбора нет. Изменить мир мы не сможем. И пока остается только адаптироваться.
Энн горько улыбнулась.
— Как звери прям. Вроде ж человек создан изменить мир, так мне мастер Ванек говорил…
— Насоздавались до того, что сами себя загнали в такое состояние, что изменять уже ничего не можем.
Энн усмехнулась и, прижавшись ко мне, мягко обняла, будто любимого плюшевого медведя. Сам не понимая, что делаю, я повернулся и поцеловал ее в щеку. Не в силах оторваться, я спустился ниже, к шее. Энн томно задышала. Не в силах сопротивляться, она рухнула на кровать, потянув меня за собой. Только сейчас я понял, как же я ее хочу. Я не целовал ее — кусал с той страстью, на которую только был способен.
Запустив пальцы под майку девушки, я немного отстранился. Немедленно майка оказалась на полу. Прильнув губами к груди Энн, я почувствовал, как она обхватила меня ногами и настойчиво потребовала, чтобы я спустился ниже.
Я боялся, что кто-нибудь может заметить то, чем мы занимались, и, когда Энн застонала, бросил взгляд на дверь. Благо, мотель в это время слишком крепко спал, чтобы помешать нам.
Энн получила, что хотела. Она хотела свободы, хотела любви, близости и понимания. Хотела удовольствия, за которое ее никто не оговорит и которое будет только для нее, и ни для кого другого. И все это мог ей предоставить лишь один человек во Вселенной…
Я перевернулся на спину, позволив Энн почувствовать себя главной. Закусив губу, она села сверху и принялась медленно, будто издеваясь, расстегивать куртку с рубашкой. Поцеловав меня, она начала покусывать меня за шею и грудь, причиняя боль и оставляя следы, но делала она это с такой страстью, что я готов был простить абсолютно все. Закрыв от удовольствия глаза, я погрузил пальцы в волосы Энн. Как же я ее хотел…
Энн, неудержимая и непокорная снаружи, наедине оказалась хорошей девочкой, послушной, покорной и безмерно нежной. Ей нравилось быть со мной, подчиняться и контролировать, любить и быть любимой. В этом момент я понял, что Энн — самый близкий мне человек, ради которого я готов на все, и когда я лег рядом с ней, разгоряченной и тяжело дышавшей, я знал, что сделаю все, лишь бы с ней ничего не случилось.
К удивлению, она не сказала ни слова после, лишь прижалась ко мне всем телом и тихо засопела. Я совсем не заметил, как она стала моей маленькой девочкой, единственным солнцем, маленькой звездой, той, ради которой стоило жить, и ради которой мне хотелось встретить следующий день.
Глава семнадцатая
Восстание
Мне пришлось вернуться в замок ближе к вечеру — Астор потребовал срочно спрятать Энн как можно лучше и прибыть так быстро, насколько это возможно. Поскольку ленивые механики из гаража до сих пор не удосужились починить мой транспорт (а после отъезда барона в мастерской осталась всего пара человек, и они не успевали ровным счетом ничего), мне пришлось добираться на перекладных. То, что я увидел по приезде, меня, мягко говоря, удивило. Во дворе стоял помятый, покоцанный пулями броневик из арьергарда баронова войска, отправившегося на север. На капоте его гордо красовался терцианский герб, а из багажника торчал посеченный флагшток с обрывком синего знамени. Сквозь неприкрытую дверь я увидел залитое кровью заднее сидение. Хм.
Там же, во дворе, я заметил бледного, как мел, Астора, пытавшегося успокоить рыдающую Дайану. Что случилось⁈ Почти бегом я направился к гвардейцу. Заметив меня, тот поднял руку, требуя тишины. На Дайану было страшно смотреть — из веселой, всегда жизнерадостной женщины она в мгновение ока превратилась в старуху: красные потухшие глаза, резко углубившиеся морщины, сгорбившиеся плечи… Астор, аккуратно приобняв ее, сопроводил до входа в замок, после
