смотрит на меня с подозрением лечащий.
А я уже весь в планах и радужных перспективах.
Кажется, у Айки была такая лошадь — не с розовой гривой, а с разноцветной. Как-то они ее у нас забыли, Ник нашел и обстриг до состояния ирокеза. И гриву, и хвост. Вою было.
Лейла орала громче всех. Правда, за закрытыми дверями. Но Марго ей так для успокоения ничего и не накапала. Зря старалась Шахерезада, мой ангел бдит.
А, да, к чему все это?
Я же с планами определился. Впервые за последние тридцать лет они не включают в себя обязательное публичное унижение и посрамление моих родителей. Впрочем, их неземную любовь ко мне они тоже не включают. Такие вот несвойственные мне планы.
— Нет, я собрался наплевать на традиционные кровные семейные ценности.
Видимо, что-то не то сказал, потому как до этого свободно развалившийся на стуле доктор как-то весь подобрался:
— Что там тебе сегодня ребята вкатили для такого эффекта?
— Это я, наконец, дошел до понимания истинного смысла жизни.
— Хрена себе, перестарались, — док поднялся, обошел меня вокруг, поглядел карту. — Ты тут смысл этот изложи кратенько, надиктуй куда-нибудь. А я пойду, на посту назначения проверю. Не должно вроде такого быть. Как-то мощно тебя унесло.
Зрачки посмотрел, температуру померил и исчез.
А я, похоже, задремал.
Потому как в себя пришел от знакомого рыка:
— Ланс, подъем! Рота на задание!
Бл*, Степашка, сука.
Огляделся. День-деньской давно.
Один вопрос только:
— Где?
Степан повел могучими плечами:
— Круглый стол сегодня ведет. Еще часа три никуда не денется. Вот тебе прямая трансляция, — и выдал мне смартфон, на экране которого дорогая и, как всегда на работе, элегантная супруга внимательно слушала какого-то отчаянно краснеющего бедолагу.
Занято мое сокровище. Значит, можно сейчас определиться с планами, наметить ближайшие цели и точки перехода.
Пока я соображал, как бы утрясти все побыстрее и попроще, «брат по оружию» выпил пару чашек кофе и заскучал:
— Ты чего валяешься здесь до сих пор?
— Вот сейчас готовлю план нашей эвакуации. Еще сегодня, максимум завтра мы тут, а потом проводишь в аэропорт — и свободен. И от меня, и от всех этих долгов чести.
Степа мотает головой в явном отрицании. Странно.
— Брось, Ланселот. Не равноценно это: за красоткой побродить пару недель скрытно, и то, что ты меня на себе из-под обстрела вынес, да раненого волок двадцать километров до хирурга.
— Про красотку не спорю, но ты не прав — ты мне самое дорогое сохранил. Так что в расчете. Извини, что внезапно, просто…
— Форс-мажор, Влад, твое второе имя, ёпс, — ржет, зараза.
Смотрю на давнего армейского друга и не понимаю — что не так. Он вроде все тот же: шумный, живой, с улыбочками этими своими «бабцеплятельными», но звенит.
В башке. У меня.
Почему мне не нравится, как он говорит о Марго? Мы столько лет со Степашкой знакомы, а уж пережили и перетоптали вместе — не сосчитать историй, никогда так напряжно не было.
Что-то не то. Она не в его вкусе, точно. По молодости, бывало, гуляли по дамам совместно, так что я портрет его «симпатии» помню.
Ох, бл*, а не создал ли я себе сам проблему? Это раз.
И не мерещится ли мне галлюциногенный бред — это два.
Пока я его рассматриваю, Степа убирает телефон, в который наблюдал за ходом круглого стола, берет куртку и оборачивается:
— Лады, рыцарь без страха и упрека. Метнусь я сейчас за твоей дамой. Не скучай.
Пожимаю плечами: мне скучать сейчас некогда, я не весь план подробно проработал, не везде соломки подстелил, а времени мало осталось.
— Здесь, кстати, такие девочки по отделению ходят — пригляделся бы, — радостно добавляет Степан Тимофеевич и исчезает за дверью, в которую в этот момент просачивается бледное привидение со штативом и капельницами.
Чего тут приглядываться? Жуть же кругом ходячая. Все на один фасон: губы уткой, скулы рифами, волосы жженые, крашенные, кожа либо пересоляреная, либо под таким слоем штукатурки, что та может шматами отваливаться.
А моя Королева идеальна, свежа, элегантна и просто умопомрачительна.
Всегда бл*.
Лежу под капельницей, кручу в башке гребаный пазл имени Степашки, сука. Не идет из головы. Чем дольше думаю, тем сильнее злюсь, и, конечно, пульс начинает постукивать в ушах и висках, нах*.
Сейчас еще откажутся выпускать отсюда, бл*.
Не успел попросить ничего лекарственного, как тихонечко зажужжал новый смартфон: «Ник». Вот это да.
— Алоэ! Рус пропал! Чё делать, бл*?
Да, лексикон у сыновей прямо его.
— Как пропал? Когда. Кратко. Доложи обстановку.
— Уехал на полигон. Звонил час назад, сказал, что подъезжает. И тишина.
— Телефон?
— Не берет.
Так. Нужен план. Срочно.
— Спокойно. Сиди дома. Сейчас я гляну геолокацию и перезвоню.
— Точно?
— Точно. Жди.
Эх, деточки, что же не живется-то вам спокойно?
Геолокация показала странное.
Рус был как бы… дома.
Но нет же? Или они там в карты на желание режутся? И Нику выпало: «Напугай родителя»?
Ладно, разбираем. Телефон определяется, похоже, если не дома, то в машине, потому что рядом мигает сигнал с «Тигрика».
А сам Рус?
Вот точка с его жетона. Рядом вроде.
А! Не в доме. На территории ЖК.
Что нам скажут «Яндекс Карты»? А «Гугл Earth»?
М-да.
Что ж нас накрывает-то так массово?
Марго, определенно, нужен отпуск. На море. В идеале — без нас, но, увы, не предусмотрено такой опции.
Короче, поедем семьей на Новый Год в Дубай или Тай. Хрен с ним, можно даже на Кубу. Выпустили бы.
Успокоив Ника, что брат задерживается, а не пропал бесследно, выдыхаю.
Как-то все у нас одно к одному. Утомляет.
Призываю дежурную медсестру с помощью красной кнопки и требую доктора.
Хорошо, что мой сменился и не хохмит, пока я в максимально туманных и обтекаемых выражениях требую свободы.
— Сложный вы пациент, Владимир Львович, капризный, как орхидея, — заключает зав. отделением, которого все же пришлось призвать на помощь, ибо дежурный врач выписку мне оформлять отказывался. Даже под мою ответственность и несмотря на наличие бумаги от ментов, что они претензий не имеют и все, что желали, с меня уже получили.
Сложный? Капризный? Плевать.
Дайте ходу пароходу и считайте меня, кем хотите. Хоть инфузорией, хоть ледоколом.
Когда я улечу, можете меня даже попинать.
Наконец-то, уже после ужина, все формальности улажены и в предвкушении скорейшего возвращения, решаю прощупать почву в гнезде.
Рус откликается по телефону Ника.
Та-а-ак.
На ринг, конечно, рано, но на велик я его загоню, как вернемся. Пусть дурь выветривается.
— Да, пап, — звучит глухо.
Бл*, да что там еще?
— Прилетаем завтра в 12–30. Встретишь?
Вопль «Ура!» на два голоса в ухо доставляет, конечно, но сыновья рады.
И я. Я тоже. Рад.
— Принято. Будем ждать вас за шлагбаумом, на внутреннем кольце. Как обычно.
Мне бы этого оптимизма…
Пока парни наперебой докладывают срочные новости про погоду и прочее, вижу, как распахивается дверь и появляется Марго. Со Степаном.
— Рус, Ник, готовность номер один. Маме нужно отдохнуть будет. По хозяйству на нее не рассчитывайте, — предупреждаю.
Моя звезда на ходу говорит с проректором, судя по обращению. Улыбается, даже смеется в ответ. А мне никак. То есть — нормально.
Вот ни капли не трогает человек, что раздражал своими кружениями вокруг моей жены все эти годы не слабее потомка римских императоров.
А тут — как отрезало. С чего?
Потому что знаю — он Марго не сдался?
Или меня настолько попустило? И про ревность можно теперь забыть?
Старший ржет. Наконец-то:
— Обижаешь, мы вас так завтра встретим, обалдеете.
— Да! У нас это, как его, бл*? Сюрприз, во! — поддакивает Никитос.
Чувствую, нам с Марго предстоит череда открытий чудных завтра. Выдержать бы.
То, что я поспешил с выводами про ревность, мне становится ясно, стоит только положить трубку, попрощавшись с сыновьями.
Гляжу на происходящее и чувствую, как зубы сжимаются сами, мозги туманит ярость, а в глазах печет — пляшут кровавые демоны, не иначе.
Степашка заботливо помогает Марго снять пиджак, а после этого придвигает ей кресло.
Вот он забирает у нее сумку и ноут. Вот набрасывает на плечи устроившейся в кресле моей жены плед. Достает из пакета стакан кофе.
Аромат корицы сбивает весь кровожадный настрой.
Сука.
Глинтвейн, какао, мандарины и корица. Новый год. Праздник,
