ну чего ты так психуешь? Ну позвонил он, ты детьми занималась. Делов-то! – успокаивала меня Валька. – Как там мой Клеопетр, кстати?
– Нормально, жир нагуливает, – ответила я, мечтая поскорее прервать поток ее словесного поноса и снова и снова набирать Зотова.
Но у Елкиной было желание поболтать, а это значит, что даже брось я трубку, она затерроризирует звонками. Лучше послушать размышлизмы подруги полчаса и потом забыть об этом бреде, чем неделю отбиваться от ее настойчивых приставаний.
– Ну и Зотов там, как тот котяра, Адку, поди, естествует, – хмыкнула Валька, а из меня словно весь воздух выбили.
А ведь он правда уехал с ней. И тут меня опередила эта мерзкая баба! Ревность – теперь я точно была уверена, что это она – упала мне на глаза черными шторами, аж дух перехватило. И Вальку я была готова сейчас растерзать за то, что она взорвала мою реальность своим педположением.
– Потом поговорим, – прохрипела я, откинувшись на спинку дивана, и со всей силы запулила ни в чем неповинный телефон в стену, но помахнулась и попала в самый центр плазменной панели, висящей над камином, которая тут же украсилась похожими на отвратительного паука трещинами.
– Да твою ж мать! – взревела я, разглядывая нанесенные моей рукой разрушения, потому не заметила, как открылась входная дверь.
Ну такого даже я со своей буйной фантазией не могла увидеть в самых страшных своих кошмарах. Да уж, повезло мне с местом работы. Я успела затаиться на диване, прежде чем услышала грохот.
– Ты там жива? – шепотом проорала моя бабуля.
Ну конечно, собственной персоной Каракула, куда ж без нее? Я высунула нос из-за диванной спинки, чтобы иметь возможность лицезреть Адольфовну, раскинувшуюся на коврике возле входной двери.
– Конечно, жива, я же на фитнес хожу, не то что ты, коряга старая, – пробубнила Прозерпина, пытаясь собрать в кучу конечности.
«Боже, только бы девочки не встали», – подумала я, задержав дыхание, словно это могло мне помочь сделаться невидимкой. Да уж, спелись бабки. Зотов, думаю, снова будет выступать, что моя семейка плохо влияет на его родню. Да и черт с ним.
При мысли о шефе я поежилась. Надо же, умудрилась влюбиться в неприступного богатея, который меня и за человека-то не считает.
– Слушай, куда ты там ходишь – мне пофиг. Вернемся к нашим баранам, – бабуля встала над валяющейся на полу Адольфовной, которая вдруг громко икнула.
По комнате поплыл аромат дорогого коньяка – любимого напитка моей бабушки. Видимо, старушки-подружки здорово оттянулись. Надо же, казалось бы, чего общего, а вон, нашли общий интерес – любовь к горячительным напиткам.
– Нет, я сказала. Ваш товар нашему купцу не подходит.
Я онемела. Неужели бабки в диллеры подались? Только этого не хватало! Хотя от моей бабули можно ожидать чего угодно, но от чопорной Прозерпины. . . Как представлю, что старушки-веселушки баньшат запрещенными препаратами, аж страшно становится. Точно Зотов меня четвертует, когда вернется.
– Твоя халда моему мальчику ни в ***, ни в красну армию, – в очередной раз икнула бабушка моих воспитанниц. – Вот если только ты мне поможешь с Бармалеем… это самое.
Ну слава богу, бабушка меня решила подженить, сбагрить то есть на шею мужа-олигарха, а не наркотой промышляет. Ничего лучше не придумала, чем с Адольфовной снюхаться.
Я замерла, превратившись в слух. Странно, я думала всегда, что жизни после сорока лет вообще нет. Ложиться можно в гроб и ждать, когда зароют. Эти кумушки порвали в тряпки мое мировоззрение.
Надо Елкиной сказать, что когда мы станем старыми бабками, у нас тоже будут страсти кипеть. А то она, наивная, думает, что мы семечки лузгать возле подъезда будем вставными челюстями и обсуждать, какой вид Кореги лучше, чтобы десны не натирало. А тут вон оно что!
– По рукам, – хмыкнула Бабуля и восторженно присвистнула, так что на люстре висюльки зазвенели. Точно эти старые овцы мне детей перебудят. Алкашки-заговорщицы, блин. – А ты неистовая, подруга. Бармалей твоим станет через неделю уже. Сто пудняк, гарантия.
– Ладно, и твою Алку я пристрою. Девчонкам она нравится вроде. Да и мне уже эти спиногрызки обрыдли. Я жить хочу, а не прозябать в этом доме. Хочу на байке летать по городу, обняв за талию затянутого в кожу Бармалея, – размечталась Прозерпина.
Ни фига себе, страсти какие!
– Да, я тебя понимаю, – протянула Каракула. – Моя-то дочь, когда Алку бросила на меня, та совсем малышкой была. Я тоже думала – не смогу. Но как узнала, что ее в интернат хотят сбагрить, не смогла отдать. Не нужна ей, вишь, девчонка-то была. Там муж новый, сын родился, а Алка вроде как лишняя. Вот и поставил ей новый муж ультиматум: или он, или девка. Степку-то забрали, а Алку мне подсуропили. Ты это, ей не рассказывай только, я сказала, что все в аварии погибли. Смерть-то легче простить, чем предательство.
Я прикусила кулак зубами до боли, чтобы не закричать. Это невозможно, неправда! Как же она могла так мне лгать?! Горячие слезы покатились по мщекам. Значит, мой братишка жив! А я так долго, почти всю свою жизнь, оплакивала его…
– Да уж, – крякнула Адольфовна, – прям Санта-Барбара. Ладно, спать пошли. Я Нюше скажу, чтоб в гостевой тебе постелила.
Я смотрела, как две заговорщицы скрываются в темноте дома, и пыталась преварить услышанное.
Алексей
Ада и вправду примчалась почти сразу, как на вертолете прилетела, или на метле, может. Приехала не одна, с адвокатом – дерганым мужиком с бегающими глазами.
– Вы отдаете себе отчет, кого задержали? – визгливо поинересовалась она. Я поморщился. В голове зазвенело, словно в гонг кто-то ударил. – Это же Зотов, известный бизнесмен, меценат, да я вас! В порошок!. Засужу! – верещала Ада.
Я почувствовал тошноту. От голоса красотки меня укачивало, как на корабле.
– В какой порошок? – противно ухмыльнулся капитан, носящий прекрасную кличку Онанист, метко придуманную ему коллегами. – Не в тот ли, что мы в чемодне у вашего мецената нашли? Корячится ему, дамочка, срок немалый, и вам бы стоило сбавить тон, иначе я расценю ваши угрозы как угрозы представителю власти, а это тоже статья. Ну или вы сбавите тон,
