нашего светила. Этот материал был сотворен «по заданной программе», по магической формуле.
Меха… Вот в них Фредерик разбирался терпимо, ибо в тогдашних лесах водились зайцы, олени, лани, лисы, волки и рыси, барсуки, белки и хорьки, словом кое-какую пушнину можно было добыть. А уж в овчине и козьих шкурах щеголяли даже нищие. Но и такого знатока мехов, как наш Доминик, озадачили шкуры размеров исполинских, расцветок радужных, а нежности и мягкости и невообразимых и вообще казалось, что эти меха никогда и не были содраны с умерщвленного животного, пусть и самого экзотического. Не усматривались в этих шкурах ни части тела, не направление шерсти. Были они странной формы — треугольные, круглые, квадратные. Но главное — они не были мертвыми, они казались живыми! Ластились они к хозяину, понимаете? Нежностью своею, теплом, порождая сладкий трепет кожи и размягчение души.
Если меха, не будь они столь невообразимо странного происхождения, Доминик мог бы еще распознать, то о драгоценных тканей он лишь читал да слыхал. Разве что у его матушки на праздничном платье были нашиты парчовые ленты, да в сундуке бережно хранится шелковый платок с венецианским кружевом. Посему наш Теофил мог лишь строить догадки о материале драпировок, занавесей, штор, обивки, покрывал, пологов, скатертей, белья, обуви и одежды. Атлас, бархат (не только шерстяной, но и шелковый), батист, дамаск, кашемир, креп, лен, мохер, сукно, хлопок, шелк, виссон, муслин, тафта, фетр, велюр… А вышивки, а мережки, а кружева… Могу сказать одно: не только Фредерику не были знакомы многие материалы, призванные облекать людские тела и ублажать взор и прочие чувства, но и человечеству уже не доведется свести с ними знакомства. Ведь многие растения и животные вымерли. Очень понятный пример: вовек не щеголять никому шубой, шарфом или чулками из мамонтовой шерсти, а секрет производства некоторых тканей безвозвратно утерян — так струистый шелк дубового шелкопряда утонул вместе с островом Реу, а радужный муар погиб с племенем мнуг… И процесс потерь неумолимо продолжается, так что настоящим и будущим щеголихам придется искать утешения и услады в синтетике. А до более или менее порядочной синтетики (не говоря уж об уровне производства в племени Ленивого Дракона) людям еще ох, как далеко!
Эти речи мои предыдущие касались только качества. Что же о количестве… Я упомянул бы о больших размерах подземного дворца, подчеркиваю: больших, но не исполинских, грандиозных или необозримых. Он был не из тех, о которых говорят: «хоть чертей гоняй». Даже Хромой Бес мог бы обковылять все комнаты этого жилища за минуту, ибо комнат было всего пятнадцать, и не так уж велики они были. Не столь обильно были они оснащены мебелью, и мебель была человеческих размеров. Но… мебель-то была не простая, а колдовская!
Как бы вам это объяснить… Словом, дворец Ленивого Дракона обладал куда более обширными запасами одеяний, книг и яств, чем можно было себе представить при первом взгляде; и по первому требованию шкаф, шифоньер, пюпитр или трапезный столик выдавали названное. А назвать было что! Список одеяний на дверце платяного шкафа содержал сотни названий, добрая половина которых ни о чем не говорила нашему Доминику. Скажем, схенти, канди, лорум — на какую часть тела их надевать? Или обувать? Или пришпиливать, или повязывать? Или в карман класть?
В библиотеке на сандаловом пюпитре покоился каталог, на единственной странице которого, словно по дисплею, бежали названия книг, причем, лишь малая часть их была на известных нашему Теофилу трех языках, а порой шрифт был таков, что в одном месте его приняли бы за орнамент, за следы насекомых, ходы короеда, узоры малахита, яшмы или письменного гранита, или за графическое изображение траекторий случайных процессов. Увы, многие кладези мудрости останутся навеки запертыми для человечества, ибо сгинули цивилизации, мудрость сию накопившие, некому было вызвать из небытия их книги — сосуды знания, и некому отпить из сих сосудов…
Ну, довольно! Обратился к более веселым предметам. Возле прелестного ложа эпохи Александра Македонского на китайском лаковом столике периода Мин лежало меню, соблазняющее отведать тысячи блюд, приготовленных едва ли не из всех представителей биосферы нашей планеты. Исключая, разумеется, человека, ибо Ленивый Дракон такого безобразия не одобрял.
В туалетной комнате было все, чтобы ублажить телеса и улучшить и внешность, и самочувствие…
Нет, слова бессильны, а изображения сего дивного жилища не сохранились, и нет на нашей планете более того, кто дворец сей создал, и не родился тот, кто способен сотворить хотя бы слабое подобие этого великолепия…
Впрочем, по слухам, джины наиболее древних и царских родов могли построить вполне приличное обиталище, но их создания в сравнении с дворцом Ленивого Дракона выглядели бы пепельным цветом ущербной луны рядом с пыланием полуденного солнца! Знаменитые пещеры графа Монте-Кристо вообще не выдерживали никакого сравнения.
Нечто, некоторое подобие я видел в фильме «Лиззи — королева всей Вселенной». Художник и декоратор потрудились недурно, кое-какими их находками не погнушался бы и Ленивый Дракон, однако, работа велась с жалким пластиком, картоном, мишурой и стеклом!
Простите, мои слушатели, за многословие, но чудесный дворец стоил того, он стоил бы еще тысяч и тысяч восторженных эпитетов, метафор и сравнений.… И мало кто удержался бы, чтобы не помянуть имя своего бога.
Наш Фредерик был добрым христианином, поэтому он перекрестился, помянул Господа нашего единого. Потом осматривая дворец, помянул восторженно всех ему известных представителей добра и зла, но, завершив первый, поверхностный осмотр, Доминик прошелся еще раз и вполне сознательно, целенаправленно перекрестил: стены, мебель, одежду, еду. Хотя он почти не сомневался, что блистательные чертоги сотворены не злыми чарами. Это сияние, этот блеск, яркие краски, словно позаимствованные у небес… Нет, они не могли быть связаны с нечистой силой, ибо дьявол не властен полностью скрыть присущее ему уродство, грязь и зловоние. А ведь ничто не исчезло, не превратилось в какую-нибудь пакость при имени Господа и под крестным знамением! Видимо, все было самым что ни есть настоящим или магия Ленивого Дракона не была враждебна христианству. А о том, что здесь все может оказаться не так просто, Доминик тогда не подумал.
Но он подумал о том, почему сей дворец спрятан в глубине скалы, в Драконьем Утесе, и он припомнил кое-что прочитанное, поразмыслил, и когда отворилась до того времени единственная, дверь и вышел из нее Ленивый Дракон, то Теофил, вследствие сильного волнения забыл приветствие, опустился на одно колено и почтительно молвил:
— Ваше Высочество, я не имею чести знать ваше имя, я понимаю, что вы обречены скрывать его… Но ради вашего освобождения от чар я готов вам служить. Откройте мне, какие испытания должен я пройти ради вашей
