князя Салерно. Фердинанд Шаландон рассказывает интересный эпизод, который сохранился в норманнской хронике Амато из Монте-Кассино[195]. При взятии Салерно произошла курьезная, но, одновременно, довольно мрачная история. Роберт потребовал от Гизульфа в качестве одного из условий капитуляции выдать реликвию города – зуб евангелиста Матфея. Князь подменил зуб, отправив Роберту фальшивку в виде зуба умершего иудея, однако один из норманнских капелланов раскрыл обман. Тогда Роберт поставил Гизульфу условие – либо ему самому вырвут все зубы, либо он все-таки выдаст реликвию, что и было исполнено. История с зубами Гизульфа стала еще одной сюжетной основой для повествования Анны о преступлениях Роберта и страданиях Маскавела. Анна рассказывает о том, как Роберт вырывал зубы у пленного Маскавела – зуб за зубом, требуя денег за каждый. Как отмечал еще Я. Н. Любарский, Анна при написании биографии Роберта пользовалась неким норманнским источником, написанным на латинском языке и не дошедшим до наших дней. Г. Г. Литаврин связывал рассказ Катакалона Кекавмена о предательском захвате Робертом Гвискаром некоего Тираса из Калабрии с рассказом Анны Комниной о захвате Робертом Маскавела, и высказывал предположение о том, что как Кекавмен, так и Анна Комнина опирались в рассказе о приключениях Роберта на латинский источник, ставший основой для сочинения сицилийского хрониста Гоффрида Малатерры[196].
Анна Комнина подробно описывает события византийско-норманнской войны 1081–1085 годов на основании личных воспоминаний императора Алексея Комнина, а также его стратигов – Георгия Палеолога и Татикия. Данное обстоятельство позволило Фердинанду Шаландону, сопоставляя сведения Анны с сообщениями латинских источников, достаточно точно реконструировать хронологию и основные сражения той кампании. На изложение Фердинанда Шаландона опирался в своем рассказе о норманнах такой известный популяризатор как Джон Норвич, который, к сожалению, избегал цитировать труды своего предшественника даже тогда, когда кратко пересказывал приведенные Фердинандом Шаландоном сведения источников[197]. (Работа Джона Норвича в полной мере достойна той эмоциональной оценки, которую некогда дал подобной исторической литературе Хосе Ортега и Гассет, писавший в своей знаменитой критике работ Арнольда Тойнби о Лугальзагеси, шумерском царе Урука: «Черт возьми! Мы спросим, откуда Тойнби знает, что этот персонаж был милитаристом, если сведения об этой личности едва сохранились, и хорошо еще, что мы знаем хоть что-то о его существовании?»[198])
Император Никифор Вотаниат (Михаил VII Дука) на троне. BNF Coislin 79, fo 2 ro
Возвращаясь к исторической ситуации, сложившейся в Византийской империи накануне вторжения Роберта Гвискара, следует отметить, что авторитет Алексея Комнина в империи после свержения Никифора Вотаниата был далеко не безусловным. Варяжская гвардия в момент комниновского переворота поддержала Никифора, и Комнины смогли овладеть Константинополем только в результате измены Гилпракта – командира немецких рыцарей, охранявших городские стены. В отместку Комнины ввели в столицу свои войска, которые занялись там мародерством и насилиями. С объективной точки зрения это обстоятельство было на руку Роберту Гвискару. И хотя его посланник Рауль, вернувшись из Константинополя в Апулию, сообщил, что бывший император Михаил VII жив-здоров, Роберт не собирался гнать самозванца Лже-Михаила и отказываться от своих завоевательных замыслов. (Рауль попал в опалу и был вынужден уехать в рыцарский отряд Боэмунда Тарентского, сына Роберта.)
Армия норманнов
Норманнские рыцарские отряды представляли собой, пожалуй, наиболее грозную военную силу в Европе на исходе XI века. Норманнский рыцарь – тяжеловооруженный всадник, закованный в доспехи – станет своеобразным символом христианского воина в ряде восточных источников в период Первого крестового похода[199]. Поэтому разговор о норманнских войнах императора Алексея Комнина в изложении Анны Комниной должен предваряться кратким рассмотрением состояния вооруженных сил противоборствующих сторон. В книге «Император Алексей I Комнин и его стратегия» мы уже касались подобного рассмотрения в той мере, в какой позволяла структура исследования, посвященного внешней политике Алексея. Теперь пришло время вновь остановиться на описании вооруженных сил норманнов и ромеев, причем сделать это более основательно.
Норманнский рыцарь начинал свою профессиональную подготовку с раннего детства. Эта подготовка предполагала обучение верховой езде, владению оружием, сшибке на копьях, плаванью, охоте и другим навыкам, полезным для воина. Воспитание рыцаря у норманнов происходило в группах сверстников, которые росли вместе и вместе постигали военную науку. Члены подобных групп назывались «amis» (друзья). С 13–14 лет «amis» становились оруженосцами рыцаря и к 17–18 годам были готовы пройти инициацию – обряд посвящения в рыцари представлял собой в XI веке либо опоясывание мечем, либо знаменитый удар сеньора по щеке вассала, – после чего новоиспеченный рыцарь отправлялся на войну, как правило, в заморский поход в Испанию, южную Италию или Анатолию.
В рассказе младшего современника Анны Комниной, византийского историка Иоанна Киннама (1143 – после 1184), который был секретарем племянника Анны императора Мануила I Комнина, содержится утверждение о том, что «аламаны», т. е. немцы, предпочитают пеший бой конному в отличие от «германцев», т. е. французов[200]. Подобное анекдотическое заявление вступает в радикальное противоречие как с сообщениями Анны Комниной, так и со сведениями собственно немецких источников, правда, несколько более поздних, в частности, со свидетельствами романа Вольфрама фон Эшенбаха (1170–1220) «Парцифаль» (между 1200–1210). Вольфрам на протяжении всего романа подробно описывает конные поединки своих героев – Гамурета, Парцифаля, Гавена, Фейрефица, вполне определенно свидетельствуя о том, что конный бой в XII – начале XIII веков был такой же общепринятой нормой тактики и стратегии немецких рыцарей, как и французских[201]. Византийский рыцарский эпос «Дигенис Акрит» свидетельствует о господстве в византийской армии тактики конного боя с копьями наперевес еще раньше, в X–XI веках. В качестве одного из примеров подобного свидетельства можно привести описание поединка Дигениса Акрита с арабской княжной Максимо[202]:
И вот, пришпорив лошадей, сраженье завязали;
То поднимались на конях, то пригибались низко
И вскоре сшиблись копьями, но ни один не дрогнул;
Затем разъехались опять, мечи мы обнажили
И, вновь сойдясь, вступили в бой, упорный, рукопашный…
(Gr. VI, 744–747)
Вольфрам фон Эшенбах неоднократно упоминает «kastelân» – кастильских боевых коней, которых использовали немецкие рыцари как в бою, так и на турнирах (Parzival 121, 24). В старофранцузских источниках такие кони обычно назывались термином «destrier», от латинского «dextrarius». За век до Вольфрама Анна Комнина, непосредственно наблюдавшая под стенами Константинополя в начале Первого крестового похода рыцарские отряды немецких, французских и норманнских крестоносцев – а также, вероятно, знакомая с условиями службы норманнских рыцарей, немецких и англосаксонских солдат, находившихся в составе византийской полевой армии, – однозначно свидетельствовала в пользу того, что немецкие рыцари воевали на конях точно так же, как норманны, франки,
