* * *
Во время одного из своих приездов в «Отель де Миль Коллин» отец Венцеслас пригласил Поля Русесабагину как-нибудь выпить вместе с ним в церкви Святого Семейства. Но Поль ни разу не покинул пределы отеля, и за это Венцеслас даже должен бы быть ему благодарен, поскольку он привез в отель к Полю собственную мать, чтобы тот позаботился о ее безопасности. На самом деле многие мужчины, связанные с режимом «Власти хуту», отвезли своих жен-тутси в «Миль Коллин», и хотя это, безусловно, вносило свой вклад в обеспечение безопасности отеля в целом, Полю казалось, что такой поступок бросает на этих мужчин тень позора.
— Венцеслас сам знал, что не может защитить даже собственную мать, — говорил Поль. — И при этом был высокомерен настолько, что, когда ехал с ней ко мне, сказал: «Поль, я везу вам свою тараканиху». Вы понимаете? Он говорил о своей матери. Она была тутси! Венцеслас, — продолжал Поль, — был просто… как вы это называете?.. ублюдком. Он не знал своего отца.
Но что это объясняет? Многие люди, которые вели себя так же скверно или еще хуже, чем Венцеслас, знали своих отцов и никогда не назвали бы своих матерей тараканихами, в то время как многие другие, бывшие не в ладах со своим происхождением, не впали в преступное безумие. Меня не интересовало, что делало Венцесласа слабым; я хотел знать, что делало сильным Поля, — а он не мог мне этого сказать.
— Да не то чтобы я был сильным, — говорил он. — Не был. Но, наверное, я использовал разные средства, к которым не хотели прибегать другие люди.
Лишь позднее — «когда люди разговаривали о том времени» — ему пришло в голову, что он действительно был особенным, исключением из правил.
— Во время геноцида я этого не знал, — говорил он мне. — Я думал, что многие поступали так же, потому что я знаю, что если бы они захотели, то могли бы это сделать.
ПОЛЬ ВЕРИЛ В СВОБОДУ ВОЛИ. ОН ПОНИМАЛ СВОИ ДЕЙСТВИЯ ВО ВРЕМЯ ГЕНОЦИДА И ДЕЙСТВИЯ ДРУГИХ КАК ЛИЧНЫЙ ВЫБОР. Похоже, он не считал, что его можно назвать праведником, — разве что в сравнении с преступными деяниями других, а эту шкалу он отвергал. Поль посвящал все свои многосторонние усилия задаче избежать смерти — собственной и других людей; но еще больше, чем погибнуть насильственной смертью, он боялся жить или умереть, по его собственному выражению, «дураком». В этом свете выбор «убивать или быть убитым» превращался в вопросы: убивать — ради чего? быть убитым — как кто? — и не создавал особых трудностей.
Для Поля было загадкой то, что столь многие из его соотечественников сделали выбор в пользу бесчеловечности.
— Это было не просто удивление, — рассказывал он. — Это было разочарование. Я разочаровался в большинстве своих друзей, которые мгновенно переменились с началом геноцида. Прежде я считал их джентльменами, а когда увидел их с убийцами, я разочаровался. У меня по-прежнему есть друзья, которым я доверяю. Но геноцид очень многое изменил — во мне самом, в моем собственном поведении. Прежде я был очень общительным, чувствовал себя свободным. Я мог пойти выпить с кем угодно. Я был способен доверять. Но теперь я к этому не склонен.
Так что Поль был человеком редкой совестливости и познал ее спутника — одиночество, но в его скромности не было ни грана фальши, когда он говорил о своих усилиях ради беженцев в «Миль Коллин». Он не спасал их, да и не мог спасти — в конечном счете. Вооруженный всего-навсего баром со спиртным, телефонной линией, известным во всем мире адресом и собственным духом сопротивления, он мог лишь трудиться, обеспечивая им защиту до того момента, пока их не спасет кто-то другой.
* * *
Первая попытка масштабной эвакуации из отеля МООНПР была предпринята 3 мая. Прибыли грузовики, чтобы забрать в аэропорт 62 беженцев, которым предложили политическое убежище в Бельгии, — в их числе были Томас, Одетта и Жан-Батист. Но пока беженцы грузились в машины, правительственные шпионы толпой окружили парковку, составляя списки эвакуированных, а радио СРТТ передало в эфир призыв остановить конвой. Примерно в миле от отеля быстро растущая толпа интерахамве и солдат остановила грузовики у блокпоста. Беженцев заставили выйти из машин; некоторых били и пинали ногами. Интерахамве с радиоприемниками, настроенными на СРТТ, слушали, как зачитывались имена известных эвакуируемых, потом выискивали этих людей, чтобы прицельно издеваться над ними. Хуже всех пришлось бывшему генеральному прокурору, Франсуа-Ксавье Нсанзувере. На глазах у офицеров МООНПР его сшибли на тротуар ударом винтовочного приклада. Он упал с окровавленной головой, и в него несколько раз выстрелили. Пули прошли мимо. Но толпа возбудилась еще сильнее и начала требовать права перебить беженцев. Руандийские офицеры сдерживали ее, в то же время отказываясь позволить конвою двинуться с места. Я слышал много рассказов о тех часах, которые эвакуируемые провели у этого блокпоста, — и ни одного внятного объяснения, почему в конечном счете конвою позволили вернуться в отель. Но разрешение все же было дано, и Одетта провела тот вечер с иглой в руках, зашивая раны.
Через 12 дней в отеле появился офицер военной разведки и проинформировал Поля, что все жители отеля будут в эту ночь убиты. Никакой помощи от МООНПР ждать не приходилось. И снова Поль поднял все свои связи в правительстве и за границей и призвал всех беженцев с внушающими доверие знакомыми сделать то же самое. Поль вспоминал, как разговаривал с генеральным директором Министерства иностранных дел в Париже и сказал ему: «Мистер, если вы хотите, чтобы эти люди спаслись, они будут спасены. Но если вы хотите, чтобы они умерли, они умрут сегодня, и вы, французы, так или иначе заплатите за смерть людей, которые будут сегодня убиты в отеле». Почти сразу же после этого разговора генерал Бизимунгу из высшего командования РВС и генерал Даллер из МООНПР приехали к Полю, чтобы заверить его, что отель не тронут.
ПОЛЬ СДЕЛАЛ ВСЕ ЧТО МОГ, НО РЕШЕНИЕ О ЖИЗНИ И СМЕРТИ, КАК ВСЕГДА, ОСТАВАЛОСЬ ЗА УБИЙЦАМИ и — что о многом говорит в данном случае — их французскими покровителями. В ту ночь одна-единственная пуля влетела в окно «Миль Коллин», словно говоря, что рука смерти остановилась лишь временно. Но к тому времени битва за Кигали была в разгаре, и отель и несколько других широко известных зданий — «убежищ», таких, как церковь Святого Семейства, стали козырями в игре. РПФ держал тысячи пленных сторонников правительства на стадионе в другом конце города, и командование РПФ предложило сделку такого рода, которая была понятна «Власти хуту»: вы убиваете этих — мы убиваем тех. Переговоры об обмене велись через линию фронта. МООНПР посредничала в достижении договоренности и обеспечивала транспорт, и в то время широко сообщалось, что это ООН спасла беженцев. Однако на самом деле их спасла угроза РПФ казнить других.
Эвакуация шла медленно, грузовик за грузовиком, день за днем. Было немало таких дней, когда ни один грузовик не двигался с места, и даже когда часть беженцев увозили к спасению, массовые убийства продолжались и в церкви Святого Семейства, и в других районах Кигали. А 17 июня, когда в «Миль Коллин» уже оставалась лишь горстка беженцев, Поль поехал в «Отель де Дипломат», чтобы поискать крепкое спиртное для генерала Бизимунгу. Вернувшись в «Миль Коллин», он обнаружил, что толпа интерахамве вломилась в номер, где квартировала его семья. Его жена и дети заперлись в ванной комнате, а ополченцы громили гостиную. Поль наткнулся на громил в коридоре.
