Только протянул «ой-вей…».
Но интересней всех поступил Кальман Горалик - взял и бухнулся в обморок.
Я смотрю на Фандорина – это признание или как? Фандорин пожимает плечами, в смысле «бес его знает».
И хмуро говорит:
- Прекрасно, что у женской половины такие к-крепкие нервы. Это облегчит дальнейшее проведение эксперимента. Господин Стефанович, приведите молодого человека в чувство…
Ханан помахал над Кальманом платочком, потер ему виски, и Горалик-младший открыл глаза.
Вдруг Фандорин взялся за аршин да как дернет! И что вы думаете? Аршин ни в какую, вот как в полу застрял!
Тогда Фандорин взялся обеими руками, стал тянуть.
Мертвый Либер приподнялся с пола, будто собрался сесть. У Кальмана глаза снова закатились под лоб, да и меня, честно вам скажу, затошнило – особенно, когда Фандорин вытащил-таки окровавленную штуковину со сверкающим сталью концом, а Либер снова шмякнулся об пол.
Лея Горалик, железная баба, только скорчила брезгливую гримасу, а Нетаночка в восторге взвизгнула:
- Ух ты!
Ну и семейка!
- Господин Бразинский, - попросил Фандорин, - шлепните Кальмана Горалика по щеке. Это самое лучшее средство.
Я с удовольствием влепил бегемоту оплеуху по его жирной щеке. Получилось звонко.
- А? Что? – захлопал он глазами.
- Теперь прошу каждого вытянуть руку и раскрыть ладонь, - приказал мой помощник.
Вперед протянулись четыре руки. Дрожащая и здоровенная, пальцы как сосцы на коровьем вымени, у Кальмана. Заляпанная чернилами, сухонькая у Стефановича. Пухлая, в золотых кольцах, с лакированными ногтями у Леи. И худенькая, будто курья лапка, у Нетании.
Фандорин приложил орудие убийства к каждой руке, а я смотрел, какая отдернется.
Рука вдовы не дрогнула, а девчонкина даже дотронулась до аршина – прямо до бурого от крови наконечника. Зато оба мужчины пугливо поджали пальцы.
Понятнее от этого не стало.
Я читал, что в больших городах теперь умеют брать отпечатки пальцев, но Брест-Литовск это вам не Москва и не Варшава, у нас лабораторий нету.
- Теперь вам всё ясно, горе-сыщики? – насмешливо поинтересовалась мадам Горалик. - Женской рукой и тем более пальчиками ребенка эту оглоблю в Либера не воткнуть, даже если бы очень хотелось. Пойдем отсюда, мое бедное дитятко. Я дам тебе валериановых капель.
Она обняла Нетанию за плечо и увела обратно на женскую половину.
Кальман проблеял:
- Ханан, у меня всё плывет перед глазами. Ноги не держат…
Стефанович помог ему подняться, кое-как обнял его за то место, где у нормальных евреев бывает талия, и повел к другой двери. Мы с Фандориным остались вдвоем.
- Если вас интересует мое мнение насчет следственного эксперимента, дорогой Ватсон, - со всей возможной деликатностью сказал я, - то пользы от него вышло примерно столько же, сколько лысому от расчески. У нас тут не Япония. Самураев нету, никто сам себе харакири не делает.
- Про женские и девичьи руки чушь, - задумчиво произнес Фандорин. - Аршин можно было ухватить и двумя руками. Но вообще черт знает что. Двое слабых мужчин и две сильные женщины. А хуже всего, что аршин был всажен в пол очень глубоко. Я еле его выдернул. У Леи и Нетании Горалик на такой удар не хватило бы физической силы, а у Кальмана и Стефановича - силы духа. Наше расследование зашло в тупик. Да накройте вы этот проклятый труп! Он мешает мне дедуктировать!
- С большим удовольствием.
Мысленно извинившись перед усопшим за доставленное беспокойство, я снова прикрыл тело. Теперь, с вынутым из груди дрыном, оно выглядело намного лучше, по сравнению с прежним даже посмотреть приятно.
Поворачиваюсь к Фандорину, а он застыл истуканом. Прикрыл глаза и щелкает зелеными четками – из кармана достал.
Вижу: Молится человек, просит своего Иисуса о вразумлении. Я тоже немножко помолился, потому что один Б-г хорошо, а два лучше.
Опять же от молитвы, может быть, пользы и немного, но уж вреда точно нет.
- М-да, - вздохнул мой незадачливый Ватсон через минуту-другую. - Даже четки не помогают. Что ж, когда рацио заходит в тупик, следует полагаться на интуицию. Дом разделен на две половины, синюю мужскую и розовую женскую. Нужно начать или с той, или с д-другой. Как скажете, так и поступим. Вы ведь Шерлок Холмс, я всего лишь Ватсон.
И смотрит на меня своими синими глазами.
А я знаю, куда нам идти – налево или направо?
Вот что бы Фандорину сказали вы? Как посоветуете, так я ему и отвечу.
Чтоб вам лучше думалось, я расскажу вам машаль – и не так себе машаль, между делом, как в прошлый раз, а настоящий, побуждающий мысль к работе, сердце - к чувству.
Ничто так не прочищает мозги, как хорошая притча, если, конечно, рассказать ее вовремя и к месту, а не так, как это сделал барановичский раввин, когда ему крикнули: «Ребе, синагога горит! Что нам делать?!».
Но у нас с вами не пожар, поэтому слушайте машаль и мотайте на ус.
Поспорили как-то два раввина, бердичевский и житомирский, кто грешнее, мужчина или женщина.
Бердичевский раввин сказал: «Конечно, женщина грешнее мужчины, потому что она не читает Тору и вечно думает о всяких глупостях».
Житомирский раввин возразил: «Нет, уважаемый, я категорически с вами не согласен. Женщина грешнее мужчины, потому что думает о внешней чистоте больше, чем о внутренней».
Никак не могли они между собой договориться, совсем разбранились. И решили пойти к мудрому цадику, чтобы он разрешил их спор.
Так, мол и так, говорит, бердичевский раввин, поспорили мы, кто грешнее, мужчина или женщина, и этот недоумок утверждает, что женщина, ибо она-де о неправильной чистоте печется. А житомирский кричит: «Вы только послушайте, почтенный, что несет этот дурень – будто женщина грешнее, потому что она глупа и не читает Торы!».
Цадик выслушал обоих и говорит: «Вы оба неправы. Женщина грешнее мужчины, потому что у него главное место – голова, а у нее – утроба. И даже не спорьте со мной!».
А нимшаль сей притчи такова: не спрашивай собаку, кто лучше, собака или кошка. Спроси ласточку, ей сверху видней.
И вот я вас, ласточки мои, спрашиваю: кто, на ваш взгляд, в нашей истории грешнее – мужчины или женщины?
На кого покажете, туда я Фандорина и поведу.
