class="p1">Как-то Баранкин вычитал у посредственного, но раскрученного пожилого поэта, чья фамилия напоминала печальный термин «деменция», следующие неуклюжие строки:
Мы — боевые лошади азарта,
На нас еще немало ставят карт.
И, может быть, мы тяжко рухнем завтра,
Но это завтра. А сейчас — азарт!
— Ишь ты, — ухмыльнулся польщенный Баранкин, — как будто про меня, лошади, карты, азарт…
И, сам того не подозревая, чуть ли не точь-в-точь произнес вслух слова, которые когда-то говорил шкодливый Владимир Ильич о понравившемся ему стихотворении Маяковского «Прозаседавшиеся»:
— Не знаю, как насчет поэзии, а насчет остального ручаюсь, что это совершенно правильно!
Странное дело: знакомство с запавшими в душу Баранкина стихами состоялось о ту пору, когда, ведомый азартом, он познакомился с девушкой по имени Роза, которая приехала из другого города в командировку. Они познакомились случайно в небольшом кафе с причудливым названием «Честерфильд», куда Баранкин забежал, чтобы утолить жажду после большого проигрыша в казино.
Кафе это находилось неподалеку от гостиницы, где остановилась Роза, и она тоже оказалась там случайно, чтобы скоротать время ввечеру.
Баранкин не стал терять время, обаяв понравившуюся ему девушку, и на следующий же день, в гостиничном номере, овладел ею.
Сложно сказать, что сблизило этих, столь непохожих, людей — азартного, импульсивного Баранкина и спокойную, рассудительную Розу, математика по профессии, кандидата наук, с какой-то суперсложной темой, название которой и выговорить-то было не так-то просто.
…Роза приезжала довольно часто: у нее был совместный проект с местным институтом; так что и встречи их носили, можно сказать, регулярный характер. Она любила Баранкина безоглядно, словно решила с головой окунуться в мутный омут страсти, ничего у него не спрашивала и ничего не просила взамен.
Только раз поинтересовалась, чем Борис занимается.
— У меня много дел, — ответил он, — я занят до позднего вечера, очень устаю, буквально падаю с ног…
Он, действительно, частенько бывал занят: его видели в игорном клубе, на бегах, в казино, у игровых автоматов.
— Я игрок! — гордо говорил он.
Внешне Баранкин выглядел авантажно; разве что — с течением времени — в его продолговатом, костистом лице появилась некоторая пустота, а в зрачках полыхал нездоровый огонь: ему постоянно не хватало адреналина. Карты, вино, женщины, бега-вот нехитрые составляющие его обычной жизни, без которых он не мыслил своего существования.
Но Розе вовсе не обязательно было об этом знать. Да она, впрочем, и довольствовалась единственно тем, что у нее есть Борис. А как быть дальше? Разве это имеет значение?
Наверное, Роза относилась к тому типу людей, у кого практический склад ума соседствовал, как ни странно, с врожденным романтизмом сердца. Размеренный распорядок дня, чеканная строгость математических формул, сухость поурочных планов, выверенная линия лекционного процесса, напряженная, почтительная тишина в аудитории — все это повторялось изо дня в день с небольшими отклонениями или нюансами, да традиционной сутолокой, возникавшей, как правило, в период сдачи экзаменов или зачетов.
Роза считалась в своем вузе одним из лучших молодых преподавателей, студенты ее побаивались, но уважали. Однако вряд ли кто-то подозревал, что за серьезностью нрава и суровостью преподавательского взгляда скрывалась чувственная и необузданная натура.
Никто так и не понял, почему Роза внезапно, без каких-либо объяснений, разошлась с мужем, от которого родила двух прелестных девочек. Все считали Розу и ее супруга идеальной парой и были немало удивлены столь странным развитием событий.
Но Роза никому не объяснила причину развода-ни мужу, ни родителям, ни друзьям. А на недоуменные вопросы отвечала, что никто не виноват, просто она решила, что ей нужно пожить одной.
О романе с Борисом Роза рассказала только одному человеку — закадычной подруге, которая умела держать язык за зубами и не задавала обычно лишних вопросов.
— Главное, чтобы тебе, Розочка, было хорошо, — только и сказала подруга.
— А мне и хорошо! — откликнулась Роза. — Потому что я поняла одну важную вещь: мне все эти годы не хватало… ну как бы тебе сказать? Мне не хватало сумасшествия, неистовой влюбленности, что ли, безумия. Я устала от сплошных обязательств, устала быть слишком правильной. У меня сейчас такое ощущение, будто я, закрыв глаза, плыву куда-то, не зная, куда я плыву и зачем. Выплыву я или нет, утащит меня течение или отпустит, закружит воронка или собьет волна?! Я ни о чем не думаю, я плыву, и это такое блаженство! А что потом? Будь что будет!..
— Я никогда не думала, что ты можешь быть такой азартной, — улыбнулась подруга.
— Честно? Не могу тебе точно сказать, азарт ли это, — Роза посмотрела на свое отражение в овальном зеркале, висящем на стене; в черном, обтягивающем платье она действительно смотрелась неплохо. — Но я стала другим человеком-я стала самой собой…
В один из своих приездов Роза уговорила Баранкина сходить вместе с ней на пляж. Они пришли туда, когда стало смеркаться. Погода портилась, огромные волны накатывались на берег, вокруг было пустынно и тихо.
Роза стала раздеваться.
— Может, не надо тебе купаться? — неуверенно предложил Баранкин.
— Да брось ты! — махнула рукой Роза. — Я отлично плаваю, ничего не случится, не волнуйся.
— Ну, смотри, — сказал Баранкин, — а я тебя здесь подожду.
— Хорошо, — улыбнулась Роза, коснувшись его лица. — Я скоро вернусь…
И она ушла.
…Что чувствовала Роза в последний момент, когда мощное подводное течение сбило ее с ног, утащило за собой, закружило, завертело, отчего сердце не справилось с этим напором и разорвалось в груди?
Позже, на допросе у следователя, Баранкин, который был с Розой в тот трагический вечер, утверждал, что пытался отговорить ее и обойтись без водной процедуры: во-первых, из-за гигантских волн, во-вторых, потому, что у спасателей к тому времени закончился рабочий день, а в-третьих, коварный нрав подводных течений хорошо известен.
— Как отреагировала Роза на ваши увещевания? — спросил следователь.
— Простите? — не понял Баранкин, протерев слезившиеся глаза.
— Я спрашиваю, что же вам ответила Роза? — раздраженно бросил следователь.
— А, понятно… Сказала, что хорошо плавает и спасатели ей не нужны.
Баранкин был в шоке, не мог прийти в себя от случившегося; но, скорее, не только от того, что произошло с Розой, а, возможно, и от опасения быть заподозренным в убийстве: потому на вопросы отвечал сбивчиво, краснел, заикался, переспрашивал, то и дело теребя пуговицу на пиджаке и исподлобья поглядывая на следователя.
Роза Баранкину нравилась, но о своих отношениях с ней он, ерничая, говорил, что они окрашены в пастельные тона. Каламбур затертый, но, между прочим, отражавший истину.
Задав еще несколько вопросов, следователь дописал протокол, показал его Баранкину
