каждый человек располагает душой, способной покидать телесное обиталище и вселяться в других людей. Эти души ведут самостоятельную психическую деятельность и до некоторой степени независимы от тел. Первоначально считалось, что души сильно схожи с человеческими личностями, но в ходе длительного развития представлений они освободились от материальных признаков и достигли высокой степени «одухотворенности»[158].
Большинство ученых склонно думать, что подобное отношение к душе составляет первоначальное ядро анимистической системы, что духи соответствуют душам, которые обрели самостоятельность, и что души животных, растений и различных предметов аналогичны человеческим душам.
Каким образом первобытные люди пришли к такому странному дуалистическому миросозерцанию, на котором зиждется анимистическая система? Выдвигалось мнение, что все обусловлено наблюдениями за сном (в том числе сновидениями) и столь похожей на него смертью, а также попытками объяснить себе эти состояния, немало интересующие каждого из нас. Скорее всего, отправной точкой данной теории стало явление смерти. Для первобытного человека продолжение жизни – то есть бессмертие – является чем-то само собой разумеющимся. Представление о смерти утвердилось позднее, причем после многих прений, но даже так оно остается чем-то бессодержательным и лишенным конкретики. Велись ожесточенные, но не давшие окончательного ответа споры, послужившие, возможно, к образованию основополагающих положений анимизма – скажем, по поводу сновидений, призраков, зеркальных отражений и т. п.[159]
Для первобытного человека считалось совершенно естественным и вовсе не загадочным реагировать на явления, возбуждавшие его интерес, составлением представления о душе и переносить это представление на объекты внешнего мира. Принимая во внимание тот факт, что схожие анимистические воззрения появлялись у самых разных народов и в разные времена, Вундт (1906) утверждает, что эти воззрения «суть необходимые психологические плоды мифотворческого сознания, и примитивный анимизм может считаться духовным выражением естественного состояния… в этом отношении примитивный анимизм должен трактоваться как духовное выражение естественного состояния человека, насколько оное вообще доступно наблюдению». Обоснование стремлению оживлять неодушевленные объекты дал уже Юм в своем сочинении «Естественная история религии»: «Люди обладают общей склонностью представлять все существующее подобным себе и приписывать каждому объекту те качества, с которыми они близко знакомы и которые они непосредственно осознают»[160].
Анимизм есть система мышления, он не просто дает объяснение отдельным явлениям, но предлагает возможность охватить весь мир как единую совокупность, исходя из одной точки зрения. Если соглашаться с учеными, то человечество создало три таких философских системы, три великих картины мира – анимистическую (или мифологическую), религиозную и научную. Из них первым появился именно анимизм, который, пожалуй, следует признать наиболее последовательной и исчерпывающей системой, полностью и без остатка объясняющей сущность мироздания. Это первое миросозерцание человечества представляет собой психологическую теорию. В наши намерения не входит показать, сколь многое из этого миросозерцания сохранилось в современной жизни – в обесцененном виде суеверий или в качестве жизненной основы наших языка, веры и философии.
Выделяя эти три ступени миросозерцания, отмечают, что анимизм еще нельзя считать религией, но он содержит предпосылки, на которых в дальнейшем строится религия. Вполне очевидно также, что миф опирается на анимистические положения, пусть подробности взаимоотношений между мифом и анимизмом кажутся во многом непроясненными по сей день.
II
Наш психоаналитический подход между тем отражает желание приблизиться к теме с другой стороны. Невозможно предполагать, что люди из чисто спекулятивной любознательности пришли к созданию первой системы цельного мировоззрения. Практическая необходимость овладеть миром должна была, несомненно, принимать участие в этих стараниях. Мы не удивляемся поэтому, узнавая, что рука об руку с анимистической системой идет свод правил, разъясняющий, как подчинять людей, животных и предметы – точнее, их души. Эти правила обычно именуются «колдовством» (Zauberei) и «магией» (Magie). С. Рейнак[161] характеризует их как «стратегию анимизма», но я предпочитаю, следом за Юбером и Моссом (1904)[162], говорить о технике анимизма.
Нужно ли различать понятия колдовства и магии? Не исключено – если мы готовы с некоторой степенью произвола пренебречь неточностями языка. Тогда колдовство можно трактовать как умение повелевать духами, поступая с ними так, как поступают с людьми при схожих условиях: успокаивать, умилостивлять, ублажать, запугивать, лишать власти, подчинять своей воле – теми же способами, какие оказываются действенными по отношению к живым людям. Магия, в отличие от колдовства, обращена вовсе не к духам; она применяет особые средства и приемы, а не банальные психологические методы. Легко догадаться, что магия есть первичная, важнейшая часть анимистической техники, поскольку магические средства, среди прочих, можно употреблять и для взаимодействия с духами[163]; вдобавок магия находит себе применение в тех случаях, когда, как нам кажется, одухотворение природы еще не состоялось.
Магия должна служить самым разнообразным целям – ставить явления природы во власть человеческой воли, защищать индивидуума от врагов и опасностей и наделять его силой вредить врагам. Сам принцип, из которого исходит магическое действие (правильнее говорить о принципе магии), до того очевиден, что его опознают все без исключения ученые. Если пренебречь сопутствующей нравственной оценкой, наиболее емко этот принцип выразил Э. Б. Тайлор (1891): налицо ошибочное принятие идеального за подлинное. Мы покажем эту подмену на двух группах магических действий.
* * *
Одна из самых распространенных магических процедур, имеющих целью навредить врагу, состоит в том, чтобы из какого угодно подручного материала сделать его подобие. Полное сходство при этом важного значения не имеет, и любой объект вполне возможно «превратить» в указанное подобие. Всякие дальнейшие действия с подобием сказываются на ненавистном оригинале; любое повреждение «тела» подобия оборачивается соответствующими телесными повреждениями у оригинала. Сходную магическую технику используют не только в качестве инструмента личной вражды, но также для благочестивых целей – чтобы помогать божествам против злонамеренных демонов. Цитирую по Фрэзеру (1911a): «Каждую ночь, когда солнечный бог Ра спускается к себе домой на пламенеющий запад, на него нападает сонм демонов под предводительством его заклятого врага Апепи[164]. Ночь напролет он сражается с ними, и порой силы тьмы ухитряются при свете дня затянуть синее египетское небо темными тучами, дабы затмить сияние Ра и ослабить бога. Для помощи божеству в его храме в Фивах ежедневно совершался следующий обряд: из воска лепили изображение Апепи, в облике отвратительного крокодила или змеи, свернувшейся кольцами, и на нем зелеными чернилами писали имя демона. Это изображение заворачивали в папирус, на котором теми же чернилами рисовали фигуру Апепи, и перевязывали черным волосом; затем на нее плевали, полосовали каменным ножом и бросали наземь. Далее жрец наступал на изображение левой ногой несколько раз, после чего сжигал папирус на огне из определенных растений или трав. Когда от Апепи таким образом избавлялись,
