себя в несколько раз увереннее, чем без оружия, – нет того зажатого, какого-то ущербного состояния, которое часто возникает у всякого безоружного человека… Особенно в минуту опасности.
А с другой стороны, у того, кто носит военную форму и нормально подготовлен, даже голый кулак может оказаться серьезным оружием…
– А я новый фокус придумал, – неожиданно прозвучал за спиной сипловатый мальчишеский голос. Игорь обернулся – к нему неслышно подошел Хасан: при весе, который не больше веса мухи, у любого человека, не только у Хасана, походка будет бесшумной, и вообще таких ребятишек, как этот парень, хорошо посылать в разведку.
– Эх, Хасан, Хасан, – Гужаев с внезапно подкатившей грустью потрепал юного водителя по голове, – устроить бы тебя на учебу – большим бы артистом стал… Проклятая война, если б не она, – он не договорил, закашлялся. Бухнув несколько раз в кулак, отер изнанкой ладони рот. – Ну, давай, показывай, чего у тебя новенького?
– Ничего особенного, но… – Хасан качнул головой в одну сторону, потом в другую и неожиданно достал из кармана горящую, попыхивающую горьким дымом сигарету, сунул ее в губы, затянулся. Выдохнув, сплюнул, показал Гужаеву сигарету, из которой только что пускал дым, хотел ее вновь сунуть в рот, но не смог – на ее месте красовалась другая сигарета, также горящая… Откуда она взялась, каким образом Хасан ее запалил и когда, Гужаев не засек. Вот фокусник! Хоть и малый, но удалый.
На лице Хасана нарисовалось удивление, жидкие бесцветные брови подскочили и сложились смешным домиком, но в следующий момент сигарета, находившаяся у него в губах, исчезла… Гужаев и этот момент не засек – Хасан действовал не как фокусник, а как колдун. Только колдуны способны замыливать глаз человека, умеют демонстрировать такие фокусы.
Послышался призывный зычный голос Джангула:
– Народ, по машинам!
Через пять минут колонна уже месила дорогу колесами, взбивая мелкую клейкую пыль.
«Надо бы в штабе полка поговорить с нашим замполитом – неплохо было бы отправить Хасана в Советский Союз учиться, – думал Игорь, крутя обеими руками тяжелый неповоротливый руль. – Будет дипломированным фокусником. Не по сигаретной части, а по какой-нибудь другой… Укрепляющей здоровье, но не разрушающей его».
Навстречу на предельной скорости неслась расхристанная, с рваным пологом, тревожно бьющемся на ходу, бурдахайка, хлопала крыльями. Ветровое стекло у бурдахайки было разбито, в пустом проеме, как в проломе, бледнело скуластое лицо водителя, наряженного в мятую индийскую чалму.
На ходу, не сбрасывая газа, индус высунулся в проем и замахал одной рукой, будто хотел погасить космическую скорость своей трескучей машиненки, но испуганная бурдахайка только прибавила ходу, затрещала и задымила сильнее и вскоре скрылась за хвостом грузовой колонны.
О чем хотел предупредить всполошенный водитель проворной машиненки, было непонятно… А с другой стороны, почему непонятно? Очень даже понятно – впереди опасность.
Колонна скорости не сбросила, не притормозила, как шла на пределе возможностей, так и продолжала идти, моторы ревели, из выхлопных труб вылетал дым, перемешанный с искрами, грохотали колеса и железные сочленения рам и кузовов, над автомобилями высокими столбами взметывалась пыль.
Дорога в горах часто бывает непредсказуема, просчитать все ее повороты и спуски, форсирования сухих речных русел, засады «прохоров» и обычных любителей поживиться невозможно, шоферу приходится быть готовым ко всему и в первую очередь – к свинцовому огню. Из-за любого камня, покрытого пылью, может внезапно высунуться ствол ручного пулемета…
Так о чем же предупреждал их всклокоченный водитель бурдахайки? Один поворот прошли – нормально, ничего опасного не обнаружилось, второй поворот прошли – также нормально, прошли и третий поворот… Но едва колонна вкатилась на ровную, рыжую от осенней ржави и пыли долину, как с ближайшей вершинки, неровно обколотой сверху, плеснулась зеленоватая светящаяся струя… Вот и все, началось.
Пулеметчик целил в головную машину, которую вел Джангул, но не учел скорости грузовика, очередь попала в пустоту – в движущееся пространство, разделяющее два идущих грузовика, в данном разе первую и вторую машины, взбила высокий сноп пыли, третья машина также прошла без помех, пули лишь прошили воздух, – опытный шофер третьей машины чуть притормозил, потом резко нажал на педаль газа и этой нехитрой штуки хватило, чтобы пули всадились в землю, не потревожив металла, а вот четвертому МАЗу очередь попала в кузов, превратила один борт в решето.
МАЗ, окрашенный в небесно-синий цвет, даже взвыл от боли, отплюнулся черным вонючим дымом, какой обычно бывает рожден плохим бензином, рванулся вперед, уходя от смертельной опасности и через несколько мигов оказался вне зоны огня.
Машина, которую вел Гужаев, прошла без помех – повезло, без потерь проскочили еще два грузовика, а вот следующая машина пострадала – свинец снес половину кабины.
Этот коварный пулемет не был единственным в засаде – через пятьдесят метров колонну ожидал еще один пулемет, – хорошо, что не тяжелый, прошивающий насквозь и автомобиль, и контейнер с грузом, кромсающий людей, а облегченный, ручной, из которого можно было стрелять, как из винтовки, чуть ли не навскидку.
Но этой малой силы хватило, чтобы отправить к «верхним людям» паренька, украшавшего жизнь шоферов своими фокусами, а иногда, если было настроение – и клоунскими выходками, артистическими сценками, цирковыми номерами. Хасан сидел в кабине на месте отдыхающего шофера, справа, пуля угодила ему точно в висок, оставив небольшой, совершенно лишенный крови след. Умер Хасан мгновенно.
Кроме Хасана пострадали еще два человека – водитель-хозареец Абдул и пуштун из племени мандузи Хаджи, который решил пересесть с коня на автомобиль и занялся освоением нового дела. Впрочем, он водил грузовики и раньше, но нерегулярно, поэтому в колонне числился стажером и старался на лету познать некие профессиональные вещи, которые могли бы пригодиться ему в любой дороге.
У Хаджи пуля прострелила щеку, просекла насквозь рот, выкрошила три зуба и вышла через другую щеку, едва не зацепив второго водителя, сидевшего за рулем… Абдул же был ранен в плечо.
Шурави, ходившие с колонной в разведку, Селим Каримов, Альберт Карышев и Игорь Гужаев не пострадали – пули не тронули их. Игорь даже перекрестился, пожевал губами, будто шептал молитву. Проехав от места засады километра четыре, остановились – надо было перевязать раненых…
Хасана нельзя было узнать, – и без того маленький, он сделался еще меньше, словно бы смерть забрала с собой часть его тела, вместе с духом украла и плоть, лишив паренька части мышц, костей, выпив кровь, оставив в основном только оболочку.
А вот лицо, несмотря на пулю, застрявшую в голову, не изменилось, только вот, – странное дело, – постарело, словно бы Хасану исполнилось уже лет сорок – сорок пять, а может, даже и пятьдесят. Гужаев еще не встречал таких убитых – не было на его памяти людей, которые после смерти старели бы ровно вдвое, из мальчишек за какую-то
