их мнении скупость; если же они идут одни, то оставят на тарелочке столько, сколько ты постесняешься дать шарманщику. Если тебе случится потерять бумажник, они смеются над тобой и бранят тебя, если ты расстроен; если же сами покупают шнурки для ботинок, то торгуются так, как не будут торговаться десять цыган.
— Знаю, — поддакнул Тито. — В этом отношении я могу поучить тебя. Но такие дефекты, если они встречаются в женщинах высшего полета, кажутся иногда даже симпатичными, потому что они все равно что пропасти, соответствующие их высоте. Каков же твой вывод?
— Итак, я оставил эту женщину в Париже и вернулся в Турин. Занимаюсь посредничеством при покупке земельных участков. Хочешь купить участок земли?
— На кладбище, пожалуй, да и то позже. А здесь есть у тебя любовница?
— Да, — ответил Ночера. — Самая обыкновенная женщина: простая, но скромная и деликатная. Одевается посредственно, но под платьем носит тончайшее белье. Это, знаешь ли, все равно, что мусульманские дома: снаружи никакого виду, помазаны известью, а внутри поражают тебя мозаикой, фонтанами и садами.
— Не собираешься вернуться в Париж?
— Нет, Тито, так же, как не вернешься и ты. Ты, я, твой приятель лакей и монах, твоя Мод, твоя… как ее зовут?.. Каломелан…
— Калантан.
— …всеми нами руководит одна и та же судьба: мы, как бездомные собаки, которые прячутся под кроватями и столами; мы, как бездомные кошки, которые возвращаются домой, чтобы околеть. Все мы находимся в состоянии разложение и потому сходим с большой дороги, бросаем большие города, и большие возможности, ибо мы накануне смерти наших желаний: не иметь больше желаний — это значит смерть. Все мы убиваем себя только разными способами, и часто с еще бьющимся сердцем бываем трупами.
Я живу здесь, во втором этаже. Заходи… Прощай.
Тито пошел один по направлению к своему дому. Задумавшись над всем слышанным от Ночера и собственным положением, он пришел к определенному решению сделаться монахом.
«Буду изучать бабочек и насекомых, как тот старый монах; займусь огородом и разведением овощей. Отращу себе большую бороду, — думал он, позабыв обо всем окружающем.
Завтра же пойду в монастырь, где дадут мне сандалии и шнур, чтоб подпоясаться.
Через неделю мне будет казаться, что я всю жизнь был монахом».
Дома его ожидала радиотелеграмма:
«Телеграфирую тебе с парохода „Корония“ направляюсь в Геную но на неделю остановлюсь в Дакаре где буду танцовать в замке губернатора прошу встретить меня в Дакаре люблю тебя.
Кокаина».
Тито взял лист бумаги и написал:
«Мод Фабреж, танцовщица, пароход „Корония“, линия Буэнос-Айрес — Генуя.
Выезжаю с первым пароходом в Дакар жажду видеть тебя.
Тито».
И побежал на телеграф.
XII.
— Генуя еще видна, — сказал ему сосед по столу, предлагая Тито большой бинокль. — Через полчаса мы будем в открытом море. Куда вы едете?
— В Дакар.
— А я в Терезину.
— Кто это Терезина?
— Это город в Бразилии. Я владелец большой фабрики питательных эссенций собственного изобретения.
— А для чего эти эссенции?
— Это новинка, которая через шесть месяцев получит большое распространение во всем мире. Вам известно, что существуют эссенции цветов для того, чтобы приготовлять туалетную воду, и экстракты из фруктов, чтобы изготовлять сиропы. Но фрукты и цветы здесь ни при чем: это химическое соединение, полученное при помощи дегтя. И вот, я изготовляю эссенцию, которой вы можете полить в муку или хлеб и они получат вкус котлеты, ростбифа, курицы и т. п. Достаточно нескольких капель.
Море не было таким спокойным, как во время последней поездки.
— С вашего позволения, я удалюсь в каюту, — побледнев сказал Тито и схватился за полость желудка.
— Это не интересует вас? — обиделся химик из Терезины.
— После еды мне тошно слушать о разных блюдах. — И, не вступая больше в разговоры, Тито опустился в каюту, откуда вышел только на восьмой день, чтобы вступить на ароматичные берега Сенегалии.
Дакар.
На пристани между носильщиками-неграми блестели лица арабов и светлые форменные костюмы европейских офицеров.
А где же Кокаина? Ее нет. Если бы она была, то ее сразу же можно было бы заметить по белому платью и сверкающему зонтику.
После выполнения всех формальностей Тито сошел с парохода и направился по улице, которая расстилалась пред ним: налево деревня берберов, направо — европейская; прямо, в глубине, высоко подымался к небесам минарет.
По дороге к нему прицепился мальчишка лет четырех-пяти и неотвязно скулил:
— Mossie, moa avoar belle mere dormire avec vous, dis francs.[22]
Тито не успел отвязаться от одного, как пристал новый:
— Mossie, moa avoar tres belle soeur sept ans, dormir avec vons vingt francs.[23]
На этот раз на помощь ему подошел бывший европеец, владелец довольно приличной чайной, в которой, как он сам объяснил, прислуживали молоденькие берберки: самой старшей было только шестнадцать лет. Он добавил к этому, что местные женщины самые жизнерадостные, потому что в их жилах течет кипучая кровь.
Тито, не желая обидеть предупредительного посредника, ответил так же, как и приятелю-монаху: «Подумаю», — и попросил указать лучшую гостиницу.
— А вот: «Гостиница Франция». На всякий случай возьмите мою визитную карточку.
Швейцар-полиглот засвидетельствовал, что мисс Мод Фабреж остановилась в этом отеле и занимает комнаты 9 и 17.
Тито подсчитал: девять и семнадцать: двадцать шесть, деленное на два, дает тринадцать. Принесет счастье.
— Милый мой, ты приехал очень неудачно. Через час я должна быть в офицерском клубе, где в честь меня устраивается вечер. Здесь так жарко, что я не успеваю румянить губы: все сходит! Пьерина, в небольшом сундуке есть чулки потоньше, разве не видишь, что эти слишком толстые? В этих можно кататься на коньках. Впрочем, давай какие угодно, только скорей!
Пока Пьерина, стоя перед ней на
