улицу, посмотрела налево, потом направо. На цыпочках направилась к автобусу.
Фары «Икаруса» были выключены. Окрестности слабо озарял лишь свет из салона. Быть может, поэтому заложникам удалось под прикрытием темноты сделать так много?
Маша осторожно заглянула в салон. Лысого не было. Где-то в конце салона слабо постанывал Хромой. Маша подошла к нему и тронула его пальчиком. Террорист не шевелился. Маша тронула еще раз — та же реакция. Маша направилась к выходу.
— Бегите, — слабо простонал Хромой, — у них тут бомба. И учительницу свою не забудьте, она у вас хорошая...
— Бомба уже у нас, — сказала Маша, — а Анну Ивановну мы вам тоже не оставим. Она нам еще за четверть оценки не выставила.
— Бомба взорвется через пять минут... Бегите...
— А как же вы?
— Я сам виноват... Бегите...
Маша пожала плечами и направилась к выходу. Даже сделала несколько шагов вниз по ступенькам автобуса...
— Стоять!
Маша подняла глаза. Перед ней, дожевывая братские бутерброды, стоял Толстый.
Условия, в которых бежал стайер Клюшкин, были посуровее булкинских. Во-первых, Клюшкину мешал тяжелый чемодан. Во-вторых, Толян очень переживал за свою Пургу, которая уже отстала и могла потеряться. В-третьих, Лысый стрелял.
Толяну приходилось много петлять и даже убегать в сторону от тропинки. Пули эффектно сверкали в темноте и со звуком «чпок!» впивались в замерзшие деревья.
— Не имеете права! — кричал Клюшкин. — Это нечестно!
— Бросай чемодан, кудрявый! — весело отзывался Лысый. — Ты попался!
— Я только когда голову не вымою — кудрявый! — обижался Клюшкин. — А вы вообще лысый!
— Чпок! Чпок! — стрелял Лысый.
— Гав! Гав! — ругалась где-то в лесу Пурга.
— Я милиции все расскажу! — успел погрозиться Клюшкин и вдруг полетел вниз. Стук! Бам! Переворот! И Толян повис над обрывом, ухватившись одной рукой за скользкий, обледеневший корень сосны.
Лысый, тяжело дыша, наклонился сверху, оценил безнадежное клюшкинское положение и нежно улыбнулся:
— Да... Не повезло тебе, кудрявый. Сам не выберешься.
— Не выберусь, — согласился Толян и поскреб ногами гладкую ледовую стену обрыва.
— Ну, давай меняться, — Лысый спрятал пистолет в карман. — Я тебе — руку, ты мне — чемодан.
— А не обманываете? — пробурчал Клюшкин и посмотрел вниз. Голова закружилась...
— Я тебя когда-нибудь обманывал? — Лысый протянул руку: — Давай, кудрявый, чемоданчик.
— Сначала меня.
— Чемоданчик!
— Хорошо, — и Толян с трудом подтянул чемодан вверх.
Толстый распахнул дверь дома ногой и заорал с порога:
— Конец вам, салаги! Власть меняется!
Одной рукой он держал автомат, другой — до смерти напуганную Машу.
— Сбежать хотели, да? Не выйдет у вас ничего, ребятки! — Толстый восторженно хрюкнул. — Ничего не выйдет.
Договорить он не успел. Раздался звук удара, что-то мелькнуло быстро, как молния. Толстый удивленно посмотрел на свою руку. Автомата в ней не было. Автомат исчез где-то в снегах сзади.
— Что такое? — пробормотал террорист. Перед ним высилась в боевой стойке десятиклассница Лена Прыгунова.
— Ах, вот вы как — Толстый отшвырнул Машу, причем та ударилась своей распрекрасной головой о деревянную стену и свалилась на пол без чувств.
Кто-то бросился к Маше, кто-то отбежал в сторону.
Десятиклассница Лена и террорист Толстый топтались друг напротив друга, изнуряя себя боевыми стойками. Все это было похоже на сцену из китайского боевика. Или японского. Потому что по комплекции Толстый больше напоминал борца сумо.
—У-у-у! — по-кошачьи провыла Лена.
— Ха-ха! — противно заржал Толстый.
— Ха! — крикнула Лена. «Спортсменка-комсомолка» прыгнула так высоко, как будто вместо ног у нее были пружины, повертелась в воздухе и врезала по Толстому! Террорист покачнулся, жиры на его теле волнообразно заколыхались... И все! Он даже не поморщился!
— Я бы от такого удара умерла! — прошептала рыжая Люся и прижалась к Шуре.
Толстый размахнулся и по-боксерски ткнул в Лену кулаком. Прыгучая Лена увернулась. И дальше началась невообразимая каша. Лена визжала, как Брюс Ли. Толстый кряхтел, как сорок два медведя. Они вертелись, толкались, били друг друга, размахивали руками-ногами, отпрыгивали в стороны, падали, вскакивали! По дому, натыкаясь на печки-лавочки и спящую Анну Ивановну, носился какой-то огромный шар из Лены и Толстого! Изредка противники разбегались в стороны, и тогда было видно, что нос Толстого разбит и что Лена смертельно устала.
Ребята вокруг орали, свистели и топали ногами. Кто-то начал скандировать по-футбольному: «Ле-на! Чем-пи-он!» Маленькая Катя Подполковникова собирала застывшие цементные крошки и пыталась бросать ими в Толстого. Но, по сути, больше помочь Лене было нечем.
Когда уже стало казаться, что бой будет длиться бесконечно, Толстый вдруг упал. В момент террористического приземления домик тряхнуло. Вслед за своим противником упала Лена. Оба лежали тихо, смирно, как будто спали. И почему-то улыбались во сне.
***
Булкин висел на еловой лапке, упираясь ногами в самый край обрыва. Из чащи вылетел Бешеный. Затормозить он, разумеется, не успел и словно бобслеист-олимпиец заскользил вниз. И повис, болтая ногами, ухватившись за сосновый корень. На родном брате-близнеце такого же корня болтался где-то в километре отсюда Толян Клюшкин.
— О-о-о! — крикнул Бешеный.
Булкин осторожно отпустил ветку и пополз к поверженному врагу.
— Руку дай! Дай руку! — кричал Бешеный.
— Не могу! — огорченно признался Булкин. — Не имею права. Тем более вы ругаться будете. Документы-то вниз упали.
— Выберусь — я тебя голым в Африку пущу! — заорал Бешеный и стал грызть корень сосны зубами.
— Попробуйте, — согласился Булкин. — Ну, я пойду.
Он гордо уходил назад, в лес и все время думал — а может, вернуться? Как в боевиках — сказать красивую речь. Сделать что-нибудь невероятное — например, пощекотать Бешеного. Он щекотки наверняка боится. В боевиках террористы боялись. Или после красивой речи взять и натравить на Бешеного белую мышку - «сибирскую язву»... И Бешеный отдернет руки и полетит вниз... Нет.
— Нет! — вслух сказал Василий. — Мы мирные. Нам никого в пропасть бросать нельзя.
Булкин шел по лесу и чувствовал, что благородство просто прет из него во все стороны.
Маша пришла в себя и увидела склоненное огурцовское лицо.
— Хотел тебя спасти, но не успел, — засмущался Огурцов.
— А искусственное дыхание не пробовал? — вдруг спросила Маша.
— Нет. Руку сломать могу. Врезать как следует могу. А искусственное не могу.
