62— Не ори ты, — зло цедит отец.
— Это я ее, что ли, на стороне нагуляла?! — не унимается мать. — Я притащила в семью…? — дальше идет мат. — Скажи спасибо, что приняла и воспитала как свою. Иначе сел бы давно и до сих пор сидел бы, может!
— Не вороши старое, — бурчит отец. — Было и прошло.
— Было, — передразнивает мать.
— Что теперь-то делать? Алёна могла догадаться! Она меня уже вопросами завалила такими. В курсе. А если она настырность свою включит? Доберётся до правды. Я-то виноват буду. Всё это устроил, да и биологический отец. А ты сухой выйдешь из воды.
От одних только слов пошевелиться не могу.
Рот раскрывается в шоке. И не дышу. Только воздух глотаю и о стену ладонью держусь.
Да нет… Не правда…
Я просто сплю. Ещё в том лагере. Да, когда заболела в первый раз во время приезда. И нет ни этих слов, ни Никиты, ни этого глупого спора.
Но нет. Я всё ещё округлёнными глазами смотрю в пол. И падаю из-за подкосившихся ног. С шумом, грохотом.
Который и привлекает всеобщее внимание.
А мне всё равно.
Задыхаюсь, и волна истерики следом накатывает.
— Ты что, подслушивала?
Мама даже в этой ситуации делает выпад в мою сторону. А я и ответить ничего не могу.
Не верю. Что всю жизнь жила с чужим человеком.
Теперь до меня смутно, но доходит, почему она ко мне так холодна. А отец? Он за что так со мной?
Да не важно! Ничего уже не важно!
Я еле встаю на ноги и иду на выход.
— И куда ты собралась? — ма… А точнее эта женщина хватает меня за руку. Не даёт и дальше шага сделать.
— К… — мне так хочется сказать, что за правдой. Поехать к Алёне Игоревне и спросить реальность ли всё это. Может, она знает, кто моя мама. Или я до сих пор сплю.
Или же это всё — шутка и сейчас на меня выпрыгнут тысячи людей с фотокамерами, прокричав о приколе.
Узнать. Надо срочно узнать.
Я позвоню ей. Спрошу.
И попрошу забрать меня! Я так больше не могу! Не могу… Жить так, когда к тебе относятся как к персоналу. Быть недолблёной. И являться изгоем в родной семье.
Нет, нифига не родной.
— Стоять! — хватают меня за руку и останавливают. — Ты никуда не пойдёшь. Ты теперь под домашним арестом. Давай сюда телефон!
— Что? — я оборачиваюсь, смотрю на ма… Да нет в моём лексиконе этого слова больше! — Ты не можешь мне указывать! Ты — не моя мать!
— Знаешь что, — дёргает на себя. Врезаюсь носом в её острое и худое плечо. — По документам я твой родитель. И ты будешь слушаться меня!
Она тут же лезет в карман моих шорт и достаёт оттуда телефон.
— Иди к себе, — дёргает в сторону.
Я почти залетаю в свою комнату и падаю на ковёр. Сжимаю ладони в кулаки и снова всхлипываю. Не могу слёзы сдержать.
Да разве это родители? После такого?..
— О, вернулась, — насмешливо звучит рядом. — Быстро тыыы. Но прости, компанию составить не могу. Иду гулять! Пока!
И всё.
Дверь захлопывается.
А я и рада, что она ушла. Оставила меня одну. Наедине со своими мыслями и раздирающей от негодования и обиды грудью.
Хотела другой жизни, Ксюш? Возьми и распишись… В следующий раз будешь конкретнее формировать свои желания.
63Уже третий день я не выхожу из дома. Отец то ли взял отпуск, то ли отпросился с работы, но он постоянно дома. Следит, чтобы я никуда не ушла.
Телефона у меня нет. Даже на балкон выйти нельзя.
Отец со мной не разговаривает. Хотя я пыталась начать хоть какой-то разговор. Я же взрослая и имею право знать то, о чем они молчат с женщиной, которая называет меня своим родителем.
Я так поняла, что родной мне только отец. Но от этого не легче. Ведет от себя не лучше нее.
А Алена Игоревна? Причем тут она? Она же тоже что-то знает! А вдруг она маму мою знает?! Вдруг? Может, поэтому отец и испугался?
Но как узнать?
— Собирай вещи, — отец входит ко мне без стука.
В глаза не смотрит. Говорит сухо.
— Пап, — прошу я. Хотя сама не знаю, о чем именно прошу.
— Завтра вечером у тебя рейс, — произносит все также отстраненно отец, глядя в окно. — К тетку полетишь. В Саратов. Она уже насчет училища договорилась. Будешь там учиться. И жить. Пока.
— Пока что? — спрашиваю я.
Отец, наконец, переводит взгляд на меня.
— Пока мы не решим, что будет дальше.
— Вы решите? Вы?! А я? Я уже тоже могу решать!
— Что? Что, Ксюша, ты можешь решать? Чего ты достигла в этой жизни, кроме дурной славы? Чего? Мы всю душу в тебя вкладывали! Старались. И я, и мама. А ты… Вот, станешь матерью, поймешь, каково это, когда дети вот такие.
— Пап, но я не хочу в Саратов. Что я там делать буду?
— Учиться. Там отличное училище. Поверь, для тебя там будет лучше. Мы с мамой подумали. Точно лучше.
Он говорит так, как будто уговаривает не меня, а себя.
— Пап, — я решаю спросить то, что так гложет меня все эти дни, — где моя мама?
— На работе, — как ни в чем ни бывало отвечает отец, пожимая плечами. — Вечером придет.
— Моя настоящая мама, — настаиваю я. — Я же слышала.
— Тебе послышалось. И вообще, — голос отца становится злым, — подслушивать нехорошо. Все. Собирай вещи.
И он уходит, громко хлопнув дверью.
А я понимаю, что нет, не смогу ничего узнать здесь. Он не расскажет.
Подхожу к окну и смотрю во двор.
Дети бегают на площадке. Соседки сидят на лавочке. Кто-то возится с машиной.
Все живут обычной жизнью. Все счастливы. А я?
Вдруг вижу незнакомую женщину в темных очках.
64Вдруг вижу незнакомую женщину в темных очках. Ее раньше у нас во дворе не видела. Из окна не очень видно. Заметно только, что женщина что-то ищет. Вглядывается в окна, смотрит по сторонам. Потом стоит в нерешительности и подходит к соседкам на лавочке. Те подозрительно смотрят на нее, но потом у них завязывается разговор.
Вдруг из-за угла появляется Алина. Наверное, возвращается от репетитора.
Одна из соседок на лавочке кивает в ее сторону и что-то говорит незнакомой женщине. Та всматривается в фигуру Алины и потом идет к ней. Догоняет ее и они обе останавливаются.
