1— Ну что, овца, поняла меня? — хлесткий удар моей новой одноклассницы легко достигает цели, и я падаю на землю на заднем дворе школы.
— Что тебе нужно? — вытираю ладонью кровь, которая тонкой струйкой идет изо рта. Похоже, от удара я зубами прикусила губу. — Я не понимаю. Женя, поясни…
Не успеваю договорить, как она хватает меня за волосы и тянет наверх. Больно и я пытаюсь привстать, но ловкие руки ее подружек не дают мне этого сделать.
— Сидеть, когда со мной разговариваешь, — усмехается Женя. — Поясняю для особо тупых. Еще раз подойдешь к Олегу, я тебя так разукрашу, мать родная не узнает.
— К Олегу? — недоуменно переспрашиваю я.
Я все равно не понимаю, о чем идет речь. Олег… Олег… Коновалов, что ли? Наш одноклассник, у которого я попросила достать мою сумку со шкафа? Кто-то решил неудачно подшутить и закинул ее туда, пока я была в туалете.
— Ты про Коновалова? — робко спрашиваю я.
— Ну и тупая, — Женя закатывает глаза. — Про кого же еще? Короче, девочка, скажи спасибо, что ты новенькая, иначе я бы по-другому с тобой говорила. Олега не трогай. Он мой. Усекла? Ну?
И она еще больнее дергает меня за волосы.
— Да-да, — соглашаюсь я. — Прости, я не знала.
— Вот так вот, — довольно улыбается она и, наконец, отпускает меня. — А теперь вали отсюда.
Отползаю назад, пачкаясь в придорожной пыли.
— Чучело, — сплевывает, глядя на меня, Женя. — Пошли, — кивает своим подружкам и они уходят.
Я встаю, оттряхиваю и поправляю одежду.
Вот такой прием мне устроили в новой спецшколе, куда меня перевели после того, как меня с одноклассником Никитой обвинили в поджоге школьного кабинета, где лежали наши контрольные. Ни я, ни он этого не совершали, но каким-то странным образом его вещи оказались возле кабинета, а я, получается, выгораживала его. Значит, тоже замешана.
Никиту я с тех пор не видела. Его тоже исключили из школы. Не это было самым ужасным для него. За такой проступок его могли запросто исключить из клуба, а он жил футболом. Исключение из клуба стало бы для него концом. Я это знаю. И так переживаю. Ведь я так и не знаю, удалось ему сохранить место в клубе или нет.
Он не захотел со мной больше общаться. Похоже, он и правда подумал, что это я подставила его.
Но я бы никогда этого не сделала. Никогда.
И вот такой наш разрыв очень тяжело дался мне. Ведь я думала, что у нас есть что-то общее. И последнее наше с ним общение только подтверждало мои догадки. А потом он просто назвал меня также, как Женя, — овцой. Ни за что. Без разбирательств.
Он даже не захотел меня выслушать. Но и это было не все.
Но самое страшное ждало меня дома — тот разговор с родителями я запомню надолго.
Меня перевели в спецшколу интернат для трудных подростков. Я провожу там пять дней в неделю. Выходные — дома. Но идти домой у меня желания нет. Но ведь больше некуда.
Вот и сегодня, пятница, и я вышла из корпуса, чтобы провести выходные с недовольными родителями и злорадствующей сестрой. И на заднем дворе интерната меня подкараулила Женя с подружками.
То, что их надо опасаться, я поняла сразу же. Обходила их стороной.
Но кто же подумал бы, что простая просьба к однокласснику обернется вот такими неприятностями?
Я нехотя бреду к дому. Меня там особо не ждут. Да и я не горю желанием встречаться с родными. Хотя они — моя семья. Но мы настолько чужие друг другу, что я каждый раз поражаюсь, глядя на маму или папу, что именно от них произошла я.
Разве так бывает?
— О! Двурушница! — слышу знакомый голос, который отвлекает меня от мыслей.
Оборачиваюсь — за моей спиной стоит и улыбается Артем, друг Никиты и мой сосед.
2Раньше мы общались. Сейчас — нет. И от этого тоже больно и неприятно. Артём мне нравился. И, кажется, нравится сейчас. Но он отвернулся от меня так же, как и Никита. Наверняка презирает. Все считают, что я подставила его друга.
Если до этого в его голосе была какая-то неприязнь, то сейчас, когда цепкий взгляд скользит по моему лицу и фигуре… Его взгляд смягчается. Да, со стороны, возможно, не видно. Но я хорошо запомнила, как он смотрел до меня до этого. Когда ему рассказали что произошло.
— Нехило тебя, — в его голосе вместо насмешки или издевательских ноток — сочувствие. Или мне кажется? — Упала?
Прищуривается.
— Хотя не похоже.
Я отворачиваюсь. Я бы поговорила с ним, но мне обидно. Что все отказались слушать меня и назвали предательницей. Да кем только не посчитали. Но только не выслушали.
— Неважно, — отворачиваюсь и продолжаю идти до дома. Ускоряюсь, лишь бы Артём отстал. Не хочу никого видеть.
— Не обманывай, — слышится ещё ближе и громче. — У тебя кровь на щеке.
Ладонь настойчиво опускается мне на плечо. Дёргает на себя. А я машинально вытираю щеку пальцами.
— Это краска, — отстраняюсь. — Я спешу.
— Тебя в школе твоей новой бьют? — и опять этот голос, от которого пытаюсь избавиться, звучит за спиной.
Хочу уйти, но не успеваю. Субботин хватает меня за талию и рывком тянет на себя. А потом впечатывает в стену, о которую ударяюсь.
Тут же опускаю взгляд в пол и тихо выдыхаю.
Опускаю ладони на чужие плечи. Пытаюсь оттолкнуть. Если родители увидят… А не всё равно? Они уже сделали всё, что могли. Поместили меня в школу-интернат.
Тогда, когда Никиту подозревали в поджоге, я сказала, что он был у меня. Мы были вместе. Ночью. Об этом узнал отец и… Разговор вышел не из приятных. Я на всю жизнь получила репутацию легкодоступной девочки. Мне же ещё восемнадцати нет. А для моих родителей это — позор.
— Перестань убегать, — наседает на меня.
— Что ты хочешь от меня услышать? — не выдерживаю. — Да, меня побили. Тебе стало легче?
День — дерьмо. И я не выдерживаю. Чисто морально. Давка в школе нагнетает. Так ещё и старые знакомые, которые отреклись от меня лезут.
— Давай я помогу?
Я нервно поднимаю уголки губ.
— Тём, — от этого ласкового имени в груди всё болит. — Самая лучшая помощь будет, если ты меня отпустишь, и я пойду домой. Я не понимаю сейчас тебя. Честно. То ты смотришь на меня с омерзением, как остальные, то…
— Мелкая, — грубо обрывает. — Ты…
— А я вот тоже не понимаю, Субботин, — внезапно раздаётся где-то со стороны. Я испуганно оборачиваюсь и шумно выдыхаю.
