Книга Как я был пособием - Петр Ингвин

Майя задорно переглянулась с другими царевнами:

– А мы крутые!

Затем ее взор перетек на меня… и на целую секунду загрустил.

Нас связывал поцелуй. Даже так: Поцелуй, с большой буквы. Чувственный, страстный, незабываемый. В тот момент каждый из нас думал, что через минуту будет растерзан и съеден заживо. Я хотел спасти царевну от страшной смерти, заколов мечом, а вместо этого – поцеловал. И поцелуй длиной в жизнь вывел нас в новую жизнь. А сейчас я стал общим достоянием, и в новой реальности поцелуй перестал котироваться, он обесценился до нуля, съеденный инфляцией впечатлений.

Чуть выдвинувшаяся вперед Александра склонила золотой занавес сначала по одну, затем по другую сторону моей середины. Наконец, меня окружило полностью, как абажуром лампочку, две голени сочли мои ребра удачной подставкой, а ладони уперлись в живот. Показалось, что не будь вокруг столько народу, удивленно-умилявшаяся царевна наверняка приласкала бы и погладила. Как котенка. Хотя, откуда здесь котята? Вот и находят себе игрушки.

«Спички детям не игрушка!» – хотелось крикнуть.

«Ты уверен?» – категорически не соглашалось со мной присутствующее на полянке электоральное большинство с перевесом в тысячу двести процентов. Один в поле не воин – вполне демократический принцип, и будь я искренним демократом, лежал бы и не дергался, если голосованием постановили. В моей ситуации просто до зарезу хотелось быть отъявленным демократом. Однако, я противник любых правил, по которым меня заставляют играть другие. Демократия – тоже свод правил, с его помощью не хуже чем в самой жесткой монархии одни правят другими, обманывают третьих и грабят всех. Как говорил Черчилль, демократия – плохая форма правления, но ничего лучше еще не придумали. Все авторитарные правители восхищаются демократией. И все эффективные демократические лидеры на каком-то этапе ведут себя как диктаторы. Здесь не о чем спорить, достаточно вспомнить историю любой страны, которая хотя бы однажды чего-то добивалась или, наоборот, что-то теряла. Подчинение меньшинства большинству – чушь и блажь, в которую хочется верить слабым.

И все же в моей ситуации просто до зарезу хотелось быть демократом.

Варвара отстранила златовласую выскочку, вновь обеспечивая обзор всем ученицам. Мои ребра и живот вздохнули с облегчением… и небольшой грустью. Все-таки Александра это… Александра. Стройная чувственная златовласка. Наполовину Зарина, но не сидевшая в душе столь глубоко и потому тревожившая лишь тем, что привлекало совсем не душу.

А информационный ликбез продолжался.

– Семена выходят с салютом, он доставляет мужчине удовольствие. Можно сказать, единственное удовольствие. Других они не знают или не признают. Тем же путем из их организмов выводится лишняя жидкость.

– Фу! – дернулись и отпрянули некоторые ученицы.

Клара удивленно оглянулась:

– Почему «фу»? Они в нас пописают и там завяжутся деточки…

Царевны заржали лошадьми, укушенными мухами це-це. Не знаю, что за «це-це» такое, я бы ржал от одного названия.

Клара обиделась:

– Что не так?

Вечно испытывавшая неловкость, теперь она совсем смутилась.

– Ты смешала в одну кучу разные процессы, – выговорила Варвара, вытирая слезы. – Продолжим. Чтобы одно не испортило другое, в преддверии салюта выделяется особая очищающая капля. В ней тоже несколько тысяч жизней.

Ярослава вздрогнула:

– Разве?

Варвара подтвердила факт снисходительным кивком и продолжила тему:

– Живчики живут внутри нас трое суток, самые упорные – до недели. В противоположность красным дням, белые – дни ребенка.

– Их можно как-то узнать? – поинтересовалась Амалия. – Ну, почувствовать?

Сдержанность и нежелание выпячиваться проявлялись в ней во всем: в кротких чертах лицах, в невыразительной, скромно выпуклой фигурке, в коротко обрезанных волосах и, особенно, в глубоком взгляде, отстраненном и одновременно въедливом. Но если ее что-то интересовало, она шла до конца.

– Можно. Внимательно наблюдая за собой. У кого-то бывает легкая боль внизу живота, набухает грудь, иногда побаливает. В худших случаях – тошнота и выделения.

Ярослава лукаво осведомилась:

– А если меня интересуют не дни ребенка, а, как бы мягче выразиться, наоборот?

– В красно-белом цикле есть зеленые дни, примерно по пять до и после красных – то, о чем ты говоришь.

– Тогда третьей составляющей не будет?

– Вероятность минимальна по сравнению с другими днями.

– Как превратить ее в ноль? – вклинилась Антонина, распихав соседок могучими плечами.

– Ноля не бывает, – вздохнула Варвара, – поскольку у организмов нередко случаются нарушения жестких красно-белых циклов. Их нельзя предугадать.

– Нарушение цикла вообще-то имеет имя, – улыбнулась в ладонь Ярослава.

Преподавательница чуть шевельнула бровью в ее сторону:

– Я говорю не о беременности, а именно о нарушении, о сдвигах, часто нам самим незаметных. Они бывают от переполнявшего восторга или, наоборот, от хандры. Чаще именно у молодых, вроде нас.

– И ничего не поделать?! – ужаснулась Кристина.

– Есть способы. Сейчас рассмотрим.

Но рассматривать Варвара стала что-то не то, при этом голос ее, который жил собственной жизнью, выдавал как бы заученные слова, далекие от напряженно-жадного взгляда:

– Некоторые используют вкладки, пропитанные кислой средой. Такой способ абсолютно ненадежен и к тому же небезопасен. Точнее, опасен, и еще как.

– А с мужчиной в этой сфере можно что-то сделать? – проворчала Антонина.

Вопрос заинтриговал всех. Первое же слово вызвало ликование:

– Можно. Вот эта часть… – преподавательская ладонь поиграла с нижним пособием, словно с плюшевым хомячком: побаюкала, пощекотала, потрясла легонько и лишь потом нехотя отпустила на волю, – обычно или тугая, как мячик, или висит, как мешочек. Нужно нагреть ее в воде, чтобы висела как можно ниже. Живчики не погибают, но замедляются, появляется некоторый нужный эффект. Главное, при нагревании не сварить вкрутую.

Боже, что за садистские советы. В моем мире до подобной жести только дикие племена додумались…

А кто сказал, что страна башен – не дикое племя, если взглянуть со стороны? Не знаю всех определений дикости с точки зрения науки, но здесь они явно присутствуют. Вера в Великую Мать под именем Аллы, отсутствие прогресса и торговли, ликвидация неугодных и убийство почти всех чужих…

Губки Майи удрученно выпятились:

– Это все?

Покатые плечи в сочетании с плотным тельцем, широкой, почти незаметной талией и белой кожей при темных волосах вверху и внизу придавали ей вид оказавшегося в новом месте любознательного пингвина, который отправился за приключениями. Пингвин переступал лапками, иногда толкал соседей, но в целом был весьма усидчив и мил, он не допускал лишнего и периодически сдерживал чересчур разошедшихся соседок. А разойтись в ситуации абсолютной свободы хотелось многим, даже тем, кто раньше о себе такого подумать не мог.