поглядим.
Калитка скрипнула, пропуская нас во двор. В прошлый раз я совсем не обратила внимания на хозяйственные постройки, а они были.
- Так, девы. Начнём со двора: что у нас тут вообще есть, - скомандовала я.
У нас вообще были дровяной сарай, совершенно пустой, баня и что-то ещё.
- Эх, ни полешечка не оставили, - вздохнула я.
- Всё вытаскали, - закивала Меланья. – Ну так ничьё же.
- А генерал с горы по голове не надавал? Это ж как бы его вотчина?
- А он же с вами вместе приехал, - пожала плечами Меланья. – До него был полковник, его по весне косолапый в лесу задрал. И пока тот генерал не приехал, никого не было, солдаты сверху только за рыбой приходили и за зеленью, ничего больше им не надо было.
О как, тут медведи ходят, оказывается. Но ничего удивительного, в моём мире они делали в этих местах ровно то же самое. В нашем нелепом северобайкальском путешествии с Женей по дороге на озеро Фролиха видели три кучи медвежьего дерьма, все разного цвета. Ржали – чем питались те медведи, что у них дерьмо зелёное. В общем, здесь тоже с животным миром всё в порядке.
- В деревню-то хоть не заходят?
- Нет, - покачала девочка головой. – Какой медведь пойдёт туда, где огонь, где люди, где ружья?
- Голодный, - сказала я.
Однажды в юности довелось наблюдать прикормленного дачниками медвежонка – мы компанией собирали бруснику в тайге неподалёку от тех дач, а зверь приходил искать еду. Своими глазами того зверя видела, особенно феерично оказалось, когда мужчины наши попытались его прогнать, а он вместо того, чтобы испугаться и убежать, залез на дерево посреди лагеря. Пришлось уйти подальше и посидеть тихонечко, чтоб слез и убрался. Нет, контакта с медведями я не хочу.
- Да зима уже скоро, они спать ложатся.
На то и надежда, что спать ложатся. Ладно, идём дальше.
- Меланья, а дрова где берут?
- В лесу, - сообщила дева.
Ну да, где ж ещё? Хороша же я буду на лесозаготовках! Но вообще Пелагея обещала выдать троих парней, наверное, они сориентируются? Когда ходили за грибами и за брусникой, видели чёртову прорву сухостоя. Лиственницы, кедры, сосны. Отличные же дрова, их только срубить, дотащить и распилить, и колоть ещё потом. Ладно, отметим пунктик в плане.
Баня была как у Пелагеи – каменная печка, на ней железный бак для воды, полки, два старых веника валяются. Отмыть, и нормально. Только надо понять, как зимой в неё ходить, она совсем не рядом с домом. А я вовсе не тот человек, который после бани ныряет в сугроб. Максимум – водой облиться, и то не самой холодной. Ладно, подумаем.
Ещё был хламовник – отдельно стоящий сарайчик, в нём какие-то деревяшки непонятные кучей, вроде куски чего-то, потому что местами сколоченные. Не взять ли на растопку тех деревяшек, они хорошие, сухие? И не поверите, ещё конюшня, но ни одного коня в ней, конечно же, не было.
Так, теперь можно и в дом.
- Какой он огромный, - выдохнула Меланья.
Марьюшка моя только усмехнулась – ну да, она, наверное, вместе с Женевьевой бывала и в замках, и во дворцах, что ей деревенский дом, хоть и в два с половиной этажа?
- А ты откуда сюда приехала? – спросила я.
- Из Кяхты, - сообщила девочка.
- Стоп, это же… ну, не близко? – не поняла я.
И в моём мире не близко, и тут так же, думаю. Хоть карты здешних мест я пока и не видела.
- Ой, не близко, - закивала девочка. – Григорий Иваныч был там на торгу, он нас с матушкой пожалел. Батюшка-то мой к китайцам уехал торговать и не вернулся, сгинул там с концами. Брат его двухродный дом наш себе взял, нас кормил из милости, а потом Григорий Иваныч сказал, что его жене дома помощь нужна, нас ему и отдали. Но матушка не вынесла долгой дороги и зимы, и господь забрал её к себе. Наверное, она там с батюшкой встретилась, и они на меня оттуда смотрят.
Уж наверное, смотрят. Могли бы и помочь так-то, не только смотреть. А Григорий Иваныч – это, видимо, покойный супруг Пелагеи и отец выдающихся сыновей.
- А братьев-сестёр у тебя не было?
- Не было, одна я у батюшки с матушкой.
И если отец – крутой купец, наверное, должна была стать завидной невестой с хорошим приданым, а что вышло? Тоже – хорошо, что жива, прямо как я?
- Ну так я тоже одна осталась, и Марьюшкины все дома, а она – здесь. Надо нам, таким, вместе держаться, не находишь? – я испытующе глянула на девочку.
- Вместе? Это как? – не поняла та.
- Если расчистим этот дом, чтоб жить можно было, пойдёшь жить ко мне? – спросила я.
Та аж задохнулась.
- Пойду, - тихо прошептала. – Пелагея Порфирьевна добрая, но я пойду.
Всё понятно. Сюда за нами сынки доброй Пелагеи Порфирьевны не потащатся. А потащатся – дадим от ворот поворот.
Дальше мы пошли в дом. Всё, как и было – пыль, хлам, запустение. В комнатке самогонщиков кое-что поменялось – бутыли, их расположение, тряпочки какие-то. Ладно, с вами мы ещё разберёмся, господа хорошие, кто б вы ни были.
В кладовке уже так сильно не воняло, но – запах ещё был. Я тут же раскрыла окошко и дверь – пусть выветривается.
- Ой, это нужно пол снимать, наверное, чтоб добраться. Там, скорее всего, мышь сдохла, или крыса, они тоже бывает, что приходят, - говорила Меланья. – Забралась, а обратно вылезти не смогла. И всё.
Ладно, поглядим.
- Так, команда. С чего начинаем? – я оглядела обеих.
- Столы эти из большой залы вытащить наружу, - нерешительно начала Марья.
Вообще она, может, и своим домом никогда не жила, если всю жизнь с Женевьевой – задумалась я. Ничего, всем нужно когда-то начинать. И учиться новому никогда не поздно.
- Вытаскивать всё наружу и сушить, пока солнышко. Мусор сжигать, полы, стены и лавки мыть, - сказала Меланья.
И я была с ней в этом деле полностью согласна.
- Так, девы. Идём домой, обедаем, а после обеда отправляемся сюда с
