Книга Хозяйка над бесами - Мирра Слуцкая

жарило верхушки деревьев, прохлада собиралась внизу. В лесу пахло смолой. Девочка с черными косами то и дело чихала — ничего не стоит пойти на звук. Тем более, болезная дальше всех забрела в чащу. Хованья скользила по еловым иглам. Они усыпали землю густо, поэтому следов Хованья не оставляла. Она отогнула очередную ветку. Здесь, в сердце леса, стояла темнота. Деревья росли частоколом, переплетались ветками. Взрослому человеку пришлось бы прорубать дорогу. Хованья умела проходить насквозь. Она сделала шаг — и замерла.

Далеко-далеко, у озера, от которого брала начало река, раздался плач. Мавки так не плакали, их голоса звучали куда мелодичней. Да и не водилось здесь других мавок.

Место было домом Хованьи. Там деревенская девка много лет назад утопила младенца. Вода вошла в него, заменив собой кровь. Младенец вырос русалкой. Водяной царь воспитал ее.

Плач усилился. Не иначе, к Хованье пожаловали незваные гости. В мгновение ока Хованья растворилась. Она позволила воздуху нести себя, она пролетала сквозь ветки, стволы и камни. За приозерный тростник Хованья зацепилась.

У берега рыдала третья девочка. Она была одета только в нательную рубашку.

Жизненной силы в детях всегда было много. Они могли вырасти в кого угодно — хоть в царя, хоть в ведуна. Девочка выглядела крепкой.

Если Екатия не уготовила ей смерть родами, жизненной силы Хованье хватит до весенних паводков.

— Чего ревешь? — спросила Хованья. Она сгустилась над водой

У девочки округлился рот — она собиралась звать на подмогу. Хованья шагнула навстречу, готовясь схватить дитя и утащить под воду.

— Чур меня, — сказала девочка. — Ты кто?

Она была младше других.

— Хованья. А ты?

— Аглая, — девочка посмотрела на воду, потом на Хованью. — Ты не боишься? Здесь русалки водятся злые. Они на дно тащат. Они и куклу мою забрали.

Водяной царь хранил человечьи вещи. Он любил драгоценные камни, золотые украшения и омытые водой черепа. Хованья забирала только жизненную силу. Портки с сапогами оставляла лихим людям.

— Где уронила-то?

— Ее русалки забрали, как Никиту — повторила девочка. Она не заметила, как замочила подол рубашки. Кто-то одарил ребенка оберегом, зашив в куклу волос живого человека. Обереги излучали тепло, их задачей было отгонять навью стужу. Действительно, откуда-то шел неприятный жар.

Хованья огляделась.

В тростнике запутался лоскуток. Хованья взялась за него и вытащила груду тряпок.

— Твоя, что ли?

— Игнатик! — девочка бросилась к тростнику. Она рухнула в топь, заскользила по илу пятками. Хованья поймала ее. Навий голод накатил вмиг. А добыча ничего не поняла.

— Спасибо, тетенька, — прошептала девочка, прижатая к белому русалочьему платью. Она посмотрела снизу вверх. — У тебя глаза зеленые, как у кота. Хованья подняла девочку на руки. Та не брыкалась. Кукла со шмяканьем рухнула вниз.

— Хорошая, — похвалила Хованья. Она не любила гнаться за жертвой по всему лесу. Девочка молча смотрела на нее. Когда-то так на Хованью смотрела Тавия. Она называла Хованью сестрой. «Я тебе верю, — говорила Тавия поначалу, — и он тоже скоро поверит, вот увидишь»

Под кожей девочки текла жизнь. Кровь — жидкий огонь. От голода кружилась голова, и стучало в ушах, как будто внутри Хованьи тоже билась жизнь. Люди были драгоценным источником. Хованья даже любила их по-своему. Она улыбнулась девочке.

Та таращилась ей за плечо.

Почуяв неладное, Хованья обернулась.

Густой белый туман валил из леса. Вода стала намного холодней. Трава потеряла цвет. Где-то заухала сова. Людское солнце померкло, и над миром воссиял нечеловеческий свет.

— Что это? — прошептала девочка. Теперь она цеплялась за Хованью.

— Навье царство.

— Дивное. Ты здесь живешь?

Все проходили через навь. Для людей это длилось несколько мгновений — перед рождением и после смерти.

Остальные же всегда блуждали по нави. Отсюда запах крови казался слаще. Он манил, он был единственным, для чего стоило жить. Кровь просачивалась в навь, и расцветала здесь алыми горящими пятнами. Заблудший шел по ним и к ним. В серой зыбкой мгле он видел одно истинное — кровь, кровь, кровь.

Ни одна живая душа не должна заходить в навь. В нави живут русалки и бесы.

Кстати о бесах. Вдали стали зажигаться голубые огни. Таким гостям Хованья была не рада.

— Я тоже здесь жить буду? — спросила девочка. Она заметила огоньки. — Так красиво. Как на Купалу.

— Помолчи, — приказала Хованья. Огоньки приближались. В серой мгле проступали рогатые тени. Даже водяной царь не связывался с бесами. Они разорвали на кусочки его жену, царицу русалок. Для них другая нечисть сгодится на закуску. Особенно мавка, которая уже семьдесят весен исправно подкрепляет себя человеческой кровью. Девочка всхлипнула — ее коснулось пепельное дыхание. С другого берега пошел дым.

— Вот что, — сказала Хованья, она была навьей. Всякий раз Явь с трудом впускала ее, — ты должна подумать о своем доме, живо! Иначе они до нас доберутся.

Девочка зажмурилась. С четверть лучины она шевелила губами, затем жалобно посмотрела на Хованью.

— Не могу! Здесь холодно очень.

Она вжалась в Хованью. Как будто это помогло бы. Хованью что-то мазнуло по ноге — обожгло вопреки стуже. Внизу плавала кукла-оберег. От нее расходилось тепло, напоминая о лучах другого, живого солнца.

— Вот, вспомни о том, кто сделал тебе куклу, — Хованья сунула девочке оберег, с него текло, и вода эта была теплой.

— Игнатик, — прошептала девочка. Она тоже нагрелась. Ее кровь застучала у Хованьи под пальцами.

— Думай о доме! — сказала та. Навий голод возрос. Но те, кто прятался за лесом, тоже хотели есть. Их голод оглушал. Им будет мало целого мира.

Воздух вокруг девочки стал теплее. Цвета разгорелись, и кровь прекратила сиять на полверсты. Явь выступала из Нави, пожирая туман и холод.

Солнце запылало жаром. В лесу запел соловей. Теплый воздух растекся над озером. Явь ликовала.

За щедрые дары приходится откупаться.

Хованья поставила девочку на берег и отступила вглубь.

— Иди отсюда. Считай, спас тебя оберег.

Девочка бросилась прочь. Перед тем, как скрыться в чаще, она обернулась.

— Ты добрая! — донеслось до Хованьи, — Спасибо!

Небо было желтым, как перед закатом. Деревенские ребятишки ушли из леса. Голод уже не скручивал жгутом. Он затаился там, где у человеческих женщин сердце.

— Спасибо, — повторила Хованья, поморщившись, — Тьфу!

До того, как земной мороз затвердит воду, надо раздобыть еще жертву. Тогда зиму можно пролежать на дне. И не падать в навь, чей зов с каждой луной усилялся.

***

Русалкам не снились сны. То, что видели дети нави, впадая в забытье, было воспоминаниями. Хованья могла блуждать как по своей памяти, так и по чужой. За это ее прозвали Бродницей —