вот один крестьянин советует вместо продовольственной разверстки ввести продовольственный налог: собирать каждый год столько-то хлеба для рабочих и армии, а излишки хлеба, что у крестьян останутся по сдаче заранее объявленной суммы налога, разрешить им пускать в обмен или в продажу. Как вы на это взглянете? Не лучше ли так будет для города и для деревни?
— Что ж, — говорю, — может, это и так. Пожалуй, мужику тогда выгода появится хлеба побольше сеять, больше ему останется по сдаче налога.
— Ага! ага! — говорит он. — Это очень важно, что выгода появится. Значит, крестьянин будет хлеб сеять, значит, у нас в стране хлеба прибудет. А подправив сельское хозяйство, мы рабочих и армию досыта накормим и промышленность вперед двинем.
— А как же, — отвечаю, — знамо, так. — И лесник мне поддакивает. — Но, — говорю, — и кулак со спекулянтом тоже поживятся.
— Да, — отвечает он, — не без этого. Но авось справимся с ними, как вы думаете?
— Справимся!..
Я тебе пишу это, Андреич, как истому коммунару, зря об этом не болтать, да ты сам знаешь, о чем можно и о чем нельзя и где в пропаганде использовать. Да и не знаю я, будет ли декрет какой новый, или это он нас с лесником испытывал.
Ну, едем мы, значит, дальше и разговорились про медвежью охоту. Лесник объясняет, как медведей бьют в берлоге. Корягой его расшевелят и на свет вытурят, а тут его и стрелять, пока он не убег. Охотник наш хочет знать все дотошно, в какое место медведя бьют, лесник ему объясняет:
— Коли прямо на нас идет, то и бейте прямо в лоб, а коли с заходом — способней всего ударить под мышку, ближе к сердцу.
— Так… — усмехается чегой-то наш охотник. — Значит, не всегда способней прямо в лоб бить, иной раз надо уметь и с заходом ударить?
…Меня сейчас, Андреич, потребовали куда-то. Не судьба письмо дописать. Будь здоров, до свиданьица!
Т. Нагорнов».
Костиных слушателей сильно заинтересовали и Тиханины письма, и сам их автор. Они потребовали, чтобы Костя обязательно разыскал Нагорнова и привел его в институт, пусть он доскажет им всю историю поездки с Лениным на охоту, до конца…
Глава пятая
1
В октябре двадцать третьего года институт, как и вся партия, кипел политическими страстями. В Болгарии, а затем в Германии разыгрались революционные события; в Болгарии восторжествовала реакция, в Германии борьба разгоралась; у нас в это время партийные собрания проходили под лозунгом — быть готовым в любую минуту дать отпор международной реакции и помочь германским товарищам.
Революция в Германии!.. Трудно было себе представить, сколько благодетельных перемен могла она принести с собой. Но мирной передышке, отведенной Косте Пересветову для занятий «теорией», угрожал преждевременный и непредвиденный конец. Было ясно, что, в случае мобилизации армии, коммунисты, побывавшие на фронте, возвратятся в нее в первую очередь.
Среди студентов велись полушутливые разговоры: какие тут занятия, раз не сегодня-завтра революция в Германии!.. А Костя между тем решил использовать вовсю последние денечки и навалился на работу над «столыпинщиной».
Он сидел у себя дома вечером под опущенной с потолка на шнуре висячей лампочкой и, разложив на столе полукартонные карточки с выписками, распределял их по главам будущей работы. Не первый месяц накапливал он это сырье и теперь, со страстью Скупого рыцаря над сундуком сокровищ, перечитывал каждую бумажку, соображая, какое найдет ей применение… после победы революции в Германии.
— Я тебе помешал? — спросил, просовывая голову в дверь, Саша Михайлов.
— Ничего, входи, — отвечал Костя и невольно поморщился.
Дело важное, объяснил Саша. Сейчас ему Вейнтрауб сказал, будто бы Троцкий, а потом еще сорок шесть партийцев, в том числе некоторые члены ЦК, подали в ЦК письма с критикой политики партии.
— Ты подумай: война на носу, а в ЦК разногласия! — Широкое Сашино лицо было не на шутку встревожено. — И опять Троцкий. Еще в сентябре слух шел, что он на заседания Совнаркома и СТО не ходит.
У Кости докучно защемило сердце. Опять новые тревоги. И опять его отрывают от работы…
— Кто сказал Вейнтраубу? — спросил он.
— Секретарь ячейки Длатовский кое-кого информировал под условием не болтать. Под этим условием Геллер разболтал Вейнтраубу, а тот мне.
— Что они критикуют?
— Внутрипартийный режим, весь партийный аппарат, ЦК. За бюрократизм будто бы. Пишут: если так будет продолжаться, ЦК приведет страну к гибели.
— К гибели?.. Так и пишут?
— Не знаю, так Вейнтрауб говорит. «Поражение в мировом масштабе» пророчат. Требуют свободы группировок в партии. Я думал, ты слыхал, расспросить пришел. У тебя друзья в институтских верхах.
— Скажи — в бывших верхах, — поправил Костя, собирая со стола карточки, чтобы перевязать их шнурком. — Нынешние с нами не разговаривают. А Вейнтрауб сам как? Сочувствует этим письмам?
— Еще бы! «Партаппаратчиков» разносит на все корки. В Москве, говорит, райкомы волынки на фабриках прохлопали. Трехгорка дня два стояла.
— Это я знаю. Кто-то из эсеровских последышей подбил остановить работу. Райком начало волынки прошляпил, но при чем тут политика ЦК?
— Не знаю.
Костя уложил карточки на книжную полку и повел Михайлова к Афонину. Не застав его, пошли к Скудриту.
Услышав новость, Ян попросил их обождать, а сам спустился этажом ниже к Длатовскому.
Вернувшись, он сказал, что Длатовский сведения подтверждает. Говорит, в райкоме его информировали как секретаря ячейки, пока лишь персонально. Допытывался, откуда знает Скудрит, тот отговорился: слышал-де от кого-то.
— Иначе пришлось бы Вейнтрауба назвать, — объяснял он. — А Вейнтрауб ведь Геллера и самого Длатовского называет. Вышла б, пожалуй, склока.
Михайлов ушел к себе. Костя с Яном спустились к Виктору.
Рассказали ему. Тут же взяли стенографический отчет X съезда партии и перечитали резолюцию «Об единстве», воспретившую группировки и фракционные выступления под угрозой немедленного исключения из партии.
Что заставило Троцкого и других выступить? Разве не единодушна партия в осуждении бюрократизма? Почему в бюрократизме обвиняют ЦК? И чем политика ЦК может привести «к гибели»?..
Заходя в этот вечер один за другим к Шандалову, Хлынов, Элькан, Афонин, Флёнушкин выслушивали новость, и она всем им представлялась очень серьезной. Разногласия в ЦК… Иван Яковлевич бурчал:
— Нашли время!..
Шандалов настаивал, чтобы Скудрит с Афониным, как члены бюро ячейки, возбудили на бюро вопрос: по какому праву Длатовский разглашает среди какого-то круга «избранных» секретные сведения, доверенные ему райкомом партии персонально?
Афонин возразил:
— Не стоит мелочиться. Мы с Яном сходим завтра в райком и попытаемся сперва разузнать, как и что.
«Неужели эти письма могут
