И очень знакомое…
Не проходит и полминуты, как новенький отстраняется от меня и встаёт.
— Ты меня ненавидишь, — отвернувшись, сухо говорит он. Ненавижу? Когда это я такое говорила, думаю я и тотчас вспоминаю, что ещё пару дней назад думала о Диомиде именно так.
— Я… я… — бормочу я, пытаясь собрать мысли в кучу, но ничего не получается. От отчаяния и растерянности хочется плакать.
— Не то чтобы ненавижу… — продолжаю лепетать я, и новенький поворачивается ко мне. Успеваю заметить на его лице тень надежды. Он что, переживает по этому поводу?
— Говори же, — твёрдо произносит Хромов и буравит меня свинцовым взглядом. Но я не знаю, что сказать, и потому вскакиваю и в отчаянии… швыряю в Хромова первое, что попадается под руку, а именно… подушку.
— Ты что творишь? — возмущается новенький — подушка успешно приземляется ему в лицо. — Ты решила подраться?
— Я не хочу тебя видеть! — визжу я. Опять эмоции берут надо мной верх. И почему я не могу признать, что самое большое, чего я сейчас желаю, это… зарыться в новенького со всей силы и стоять так до бесконечности? Но не успеваю я придумать дальнейший план действий, как подушка летит обратно и сбивает меня с ног. Я взвизгиваю; почему-то в тот момент мне до ужаса смешно. Тянусь за подушкой снова, но вдруг чувствую у себя на талии кольцо из рук Хромова.
Замираю. Сейчас мне меньше всего хочется вновь думать о том, что новенький меня обманул. Надул как дуру. Он нужен мне. И я не могу иначе.
— Что же ты тогда хочешь от меня, Русалочка? — допытывается Диомид и разворачивает меня к себе. Его большая ладонь ложится на мою щёку. Какое нежное прикосновение… Ловлю себя на мысли, что именно этого мне так сильно не хватало и вчера, и сегодня… Да что уж там: мне не хватало этого всегда, кажется, всю мою сознательную жизнь.
— Я… не знаю… — выдыхаю я и вдруг чувствую, как подкашиваются мои ноги. Я падаю, но новенький вовремя успевает поймать меня и теперь держит у себя на руках.
— Ты слабеешь, — тихо произносит он. — Почему?
Я едва не плачу от нахлынувших эмоций. Чёрт, что же происходит в моей жизни? Я и правда… не могу жить без него…
— Посмотри на меня, — произносит Хромов, и я, повинуясь, перевожу на него взгляд. Глаза Диомида полнятся каким-то непонятным чувством. Но смотрят при этом по-доброму, без насмешки.
Собравшись с духом, я освобождаюсь от объятий Хромова и отхожу к окну. Около минуты мы молчим.
— Когда ты уже перестанешь жить так, как хотят другие? — слышу позади себя. — Хватит жить по канонам. Ты не вещь, чтобы тобою пользовались.
Последние слова больно задевают меня.
— А ты, можно подумать, не пользуешься мною? — резко разворачиваюсь я к новенькому и гневно смотрю ему прямо в глаза. — У тебя же вообще нет человеческих чувств!
— Ошибаешься, Русалочка, — отвечает мне Хромов. — Если бы у меня их не было, я бы не пришёл к тебе.
— Не ври мне! — перебиваю я новенького. — Ты подговорил кого-то сделать нашу фотографию!
— Я никого не подговаривал! — кричит Хромов. — Я вообще не преследовал такой цели!
— А какую же ты тогда цель преследовал? — повторяю я его же вопрос. — Наиграться со мной и бросить? Что ж, у тебя это хорошо получилось!
Смотрю на новенького и холодею от ужаса. Глаза Хромова налиты яростью, лицо раздражено. Что с ним?
Глава 40
Диомид
Стою у двери и терпеливо жду, когда Эля откроет мне. Я знаю, что она дома. И я знаю, что она хочет увидеть меня… Чёрт, я опять за своё? Пора бы уже понять, что я не пуп земли и никогда им, собственно, и не был. И что преклоняться передо мной никто не должен.
Вопреки моим ожиданиям, дверь мне Эля не открывает. Нажимаю кнопку звонка ещё раз. Слышится знакомая мелодия и какие-то подозрительные шорохи. А вдруг Эли и вовсе нет дома? Меньше всего мне сейчас хочется прогадать и наткнуться на кого-нибудь из её родителей. Впрочем, волноваться мне не надо. Веру в лучшее я уже потерял, хотя где-то в глубине души слабым родничком бьёт надежда. Надежда, которая умрёт последней.
И вдруг я слышу щёлканье замков. Вздрагиваю и чувствую, как мои нервы в одно мгновение растягиваются подобно пружине, а когда передо мной предстаёт Эля, «пружина» эта сжимается и потоком кипящей крови ударяет мне в мозг.
Я внимательно смотрю на Элю. В тот момент мне кажется, будто она мираж, нечто фантастическое и вымышленное. Будто её никогда не было. Или не было меня… Растерянно разглядываю девушку. Такой я её никогда не видел, хотя по мне, в каком бы состоянии и настроении ни была Эля, она мне безумно дорога. Вот и сейчас меня ничуть не смущают её растрепавшиеся волосы, заспанные глаза и пижама с милыми, должно признать, медвежатами.
Ощущаю укол в самое сердце. «Ты говоришь, что никогда не видел Элю такой», — шепчет мне совесть. «Так ответь мне, кто довёл её до такого состояния? Ты, только ты! Ты злодей, ты не вправе просить у неё прощения… Ты разрушил её жизнь. И свою тоже…»
Сглатываю слюну и замечаю брошенный Элей на мою шею взгляд. В эту секунду мне до жути хочется обнять девушку, поцеловать её, успокоить. На лице Эли сквозят самые разнообразные эмоции — от удивления до какого-то леденящего всё моё существо равнодушия.
— Привет, — наконец, начинаю я. — Разрешишь войти?
Фраза звучит слишком неуверенно. Ещё бы: ведь первое, что может сделать Эля, — это послать меня к чёртовой матери. Однако от девушки в мой адрес не поступает никаких слов, ибо Эля просто-напросто молча захлопывает дверь.
— Я буду стоять здесь, пока ты меня не впустишь, — вырывается у меня. Я не привык так быстро сдаваться. Хотя чего я жду? Мне бы было приятно оказаться в… такой ситуации? Вряд ли. Может, уйти?.. Нет же, нет! Я пообещал себе, что сделаю всё так, как задумал. И точка.
В тамбуре, где я нахожусь, висит темнота. Ощущение, что я нахожусь в какой-то пропасти, откуда меня может вытащить лишь один человек. Он сейчас находится в этой квартире. Вернись, вернись, повторяю я «про себя» без устали. Мне нужна только ты, и никто более…
Время тянется мучительно долго. Сколько я уже стою? Десять, двадцать минут? Я даже не чувствую усталости в ногах. Я будто бы окаменел или умер. Одно из двух… Вдруг замки щёлкают, и Эля
