Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53
Клён низко наклонил голову и обхватил ее руками, но кто-то тронул его за плечо. С переднего сиденья ему улыбался крепенький сорокалетний мужичок в яркой рубахе.
– Я – Санек.
Машина въехала во двор особняка. Санёк повел Клёна к дому, горделиво показывая, где у него стоит беседка, где – баня и бассейн.
На веранде стоял празднично сервированный стол. Жена хозяина, Люба, пухленькая блондинка, подняла высоко брови и сдернула со стула белую подушку. Застежка-липучка, на которой подушка крепилась, противно затрещала.
Клён снял бейсболку, высокий лоб и залысины у него оказались белыми, незагорелыми, а ниже бровей лицо было темное от солнца, в глубоких морщинах.
– Ну, Клён, у тебя и ватерлиния! – засмеялся Санёк.
После обеда Клёна отправили в ванную. Он вымылся быстро, а потом рассматривал свою новую одежду. Долго мял в руках белоснежные трикотажные трусы, на резинке которых было вышито итальянское имя.
Клёна побрили, постригли, волосы уложили феном, теперь на его голове красовалась седая ухоженная грива. И «ватерлиния» не так бросалась в глаза.
– Порода! – Санёк показал большой палец.
Он привел Клёна в комнату и стал демонстрировать качество кровати, надавливая ладонями на матрас, словно делая искусственное дыхание.
Но Клён смотрел на стены, они были увешаны фотографиями в добротных деревянных рамках. Можно было проследить, как рос Санёк, как служил на флоте. Было много фотографий неулыбчивой женщины – матери Санька. Только на одном фото она улыбалась – юная и в брюках клёш.
Клён рассматривал этот снимок внимательно. Подошел Санёк:
– Завтра к ней на могилку съездим.
В комнату заглянул мальчик лет десяти.
– Сашка, именинник мой, – Санёк обнял его и, кивнув в сторону Клёна, сказал: – А это дед Саня!
Клён пожал ладошку Сашки.
– Ну, пошлите уже, – скомандовал Санёк. – Гости заждались. А тебя, Сашка, – твои подарки.
Во дворе Санёк зазвонил в рынду, собирая всех, затем жестом фокусника сдернул покрывало с непонятного сооружения стоящего в беседке. Небольшая барабанная установка, электрогитара, электрическое пиано и микрофон сверкали праздником.
Санёк подошёл к микрофону:
– Дамы и господа, сейчас прозвучит любимая песня моей мамы.
Он негромко запел: «Там, где клён шумит…» Сашка сел к барабанной установке. Люба была у пианино. Все посмотрели на Клёна. Он вышел, снял электрогитару с подставки, покрутил колки и улыбнулся грифу.
Со строчки «Говорили мы о любви с тобой» песня зазвучала.
Потом Клён играл Yesterday, Цоя, «Машину времени». Гости хором подпевали и топтались на «медляках», Люба танцевала по очереди то с сыном, то с мужем.
Гости стали разъезжаться, каждый попрощался с Клёном, а он в ответ только кивал седой головой.
Ночью Клён дождался тишины, не включая света, бесшумно натянул на себя футболку и старые штаны, сквозь мелкие дырки итальянские трусы мигали белизной.
В темноте фотографии на стенах казались узором обоев, когда он вышел из комнаты.
Клён бежал вдоль забора, как вдруг появился Санёк и побежал рядом.
– А я про тебя случайно узнал, – заговорил он, словно продолжая прерванный разговор. – Мама умерла, нашел ее дневник. Девичий, как дембельский. Песни, аккорды, фотки твои наклеены. Фанатка была. Цветными карандашами писала, что в честь тебя сына назовет.
Клён остановился, тяжело дыша, хватаясь за живот.
– Я проверил, ну не мог я быть твоим сыном, у тебя ходка за валюту как раз была, – говорил Санёк.
Клён резко наклонился, его вырвало. Санёк стоял рядом:
– А я-то уже привык думать, что ты мой отец.
Клён сделал несколько шагов вперед, застонал и упал, тень забора его тут же проглотила.
Санёк поднял Клёна и понес, держа перед собой, как ребенка:
– Потом решил, раз мать моя так тебя любила, то какая разница.
Санёк шел быстро, дыхание его сбилось:
– Зато у Сашки моего теперь есть дед. Есть что вспомнить. Естудей вместе пели.
Клён молчал. Санёк остановился, поправил свою ношу:
– Не привык ты к такой еде, вот и скрутило.
Во дворе Санёк устало сел на скамейку, поднял голову Клёна. Свет фонаря упал на лицо, оно было бледным, «ватерлиния» исчезла.
– Люба! – заорал Санёк, – «Скорую»! Бате плохо!
Варвара Глебова. Внеочередной день рождения дяди
Каждый месяц двадцать девятого числа мой дядя Макс устраивал себе день рождения. Он утверждал, что это ужасно несправедливо – родиться двадцать девятого февраля и что, раз судьба однажды и навсегда так его обидела, он имеет право сам себе устраивать праздник, будь то март или, к примеру, сентябрь.
Поутру дядя Макс брал красную бутылку и кусок сыра, или пакет зеленых бутылок и чипсы, а изредка – прозрачную бутылку и банку огурцов и шел на работу.
– Ты на них разоришься, братишка, – говорил ему вслед папа. – У тебя что, много лишних денег – каждые тридцать дней коллег поить?
– Поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой! – кричал в ответ дядя, шнуруя ботинки.
– Дождешься, ага, – ворчал папа, но дядя его уже не слышал.
Возвращался он в такие дни позже обычного, веселый, вкусно, но немного душно пахнущий, и звал нас с сестрой к нему в комнату «праздновать праздник» – так он это называл. Сестра преподносила ему дурацкие каляки, которые рисовала накануне, и, запинаясь, читала стихи, а я вручал лучшую из своих бумажных моделек. Сказать по-честному, они были единственные удачные – те, что я дарил дяде. Остальные сразу рвались, или плохо клеились, или валялись недоделанные, и только за пару дней до двадцать девятого на меня снисходило спокойствие и сосредоточенность, так что получался настоящий деньрожденный подарок. Дядя Макс неизменно приходил в восторг, рассматривал, хвалил фюзеляжи и бушприты. Впрочем, Манькины каракули он тоже хвалил, уж не знаю за что.
Потом он торжественно ставил мою модельку на тумбу у кровати, а старую, с предыдущего дня рождения, возвращал мне. И точно так же обходился с рисунками – вешал новый в рамку, а старый отдавал. При этом зверски супил брови и говорил:
– Клянись, что положишь их в папку! Обещаешь?
– Обещаю, – хохотала Манька.
– Ну смотри. Не то… – дядя Макс включал Бармалея. – Закусаю!
И он набрасывался на нас с щекоткой, а мы норовили стащить с него носки – он уверял, что «пяточки – самое уязвимое место!» Потом мы резались в приставку, читали комиксы про черепашек, поедали конфеты, неожиданно найденные у него в шкафу, и, наконец, шли спать, получив напоследок ответные подарки: фломастеры – Маньке, новые альбомы с моделями – мне.
– Держи свои коралёты и вертобли, – говорил дядя Макс. – И не суйся ко мне за помощью! Что я тебе, дядюшка, что ли?
Но я, конечно, совался – не за помощью, так просто. Невозможно было к нему не соваться.
– Вы
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53
