Признаться честно, я и не понимал концепции.
Если уж совсем откровенно, я вообще мало что понимал, в том числе, кто я, где я и почему мне нельзя улыбаться в кадре.
Улыбаться-то хотелось.
Оттого и улыбалось.
Само.
И я не мог с этим что-либо сделать.
И когда бедный фото-художник уже готов был сдаться и плюнуть в наши хмельные, прыскающие от смеха физиономии, ему на помощь, как маленькому хоббиту, прилетел орел.
Виталя достал свой инструмент (конечно, скрипку, а не то, о чем вы подумали) и принялся исполнять такую печальную мутотень, что улыбки, подобно оплавленному воску, стекали с наших лиц.
В голове закопошились мерзкие мыслишки о смысле жизни, дружбе, предательстве и любви. Вспомнились лица родителей на семейном ужине. К ним пристроились почему-то мысли об Анжеле, нашем будущем ребенке и предстоящей свадьбе. И даже источающий чистый сексуальный экстракт наряд Стрекозы теперь лишь дополнял горечи в мою бочку дегтя.
Такая она настоящая…
Другая. Живая.
Я бы даже сказал живительная, источающая заразную жажду жизни, приключений, зашкаливающих чувств и эмоций, голод к другому человеку. Патологическое влечение и стремление познать абсолютно все, даже мельчайшие детали, составляющие его суть.
И я уже был болен ею.
Как в тех стихах, строчки которых услышал лишь однажды, но отчего-то они навсегда засели в памяти.
Эта женщина проникает в него, словно вирус гриппа,
Располагается в нем, как в своих хоромах.
Эта женщина в его мыслях, кошмарах и криках,
В его клетках, бактериях, хромосомах.
Эта женщина в нем звучит как удары гонга,
Как мелодия бури не умолкает…
Эта женщина в нем растёт быстрее ребёнка…
Набирается сил. Поднимается. Расцветает.
Эта женщина больше любого предмета в мире.
Ближе матери, папы, сестры и брата.
Эта женщина не помещается в его квартире,
Но теряется в складках его халата.
Эта женщина плачет, скандалит, не разбирается в спорте,
Тратит деньги, ужасно готовит.
Эта женщина просто течёт по его аорте.
Упаси её боже когда-нибудь остановиться…
(Официальный саундтрек к фильму Кирилла Плетнева «Без меня», исполняет Артем Михаенкин — прим. автора)
Рони
— Вы всегда такие бухие, ребятки? — толкает меня локтем раздобревший после плодотворной работы Ян.
Нормальный мужик, вообще-то, когда не работает.
Мы вышли из студии полчаса назад и обедаем в ближайшей к студии кафешке. Вольдемар, страстно желающий отблагодарить дорогого фотографа за отзывчивость, организовал целый пир.
И если Ян, с порога заявивший, что он за рулем, а потому пить не будет, избежал дегустации какой-то коллекционной хрени, то я, заметно погрустневший Стас, белобрысый орел и расслабившийся мой директор не отказывали себе в сомнительном алкогольном удовольствии, даже не думая, что сорокоградусные напитки в полдень это, мягко говоря, моветон.
— Нет, ты что! — возмутилась я, — Так получилось. Стас вон, вообще первый раз напился.
— Первый раз? Серьезно?
— У него слишком много внутренних барьеров и рамок, — пожала я плечами, говоря действительно то, что думаю. А потом вкратце принялась пересказывать наши недавние приключения.
В разговор быстро включились и другие участники застолья, добавляя собственные мысли и едкие комментарии.
Вскоре посыпались бесконечные звонки на телефон Стаса и Виталика, не выдержав давления, последний в обнимку со скрипкой вызвал такси и отправился на работу, твердо уверив Калинина, что сам со всем разберется, при этом отчего-то усиленно подмигивая мне.
Вольдемар, налакавшись коллекционного, бодренько подскочил на ножки и, как ни в чем не бывало, расплатившись по счету, сивым мерином поскакал по своим делам.
Стас же, как-то невзначай, глядя на разрисованные руки Цаплина вдруг заявил, что всегда мечтал сделать себе татуировку.
Стоит ли говорить, что уже спустя полчаса мы мчались в роскошной цаплинской ауди с откидным верхом на встречу с лучшим тату-мастером.
Стас
Теплый ветер настырно путал ее волосы, розовым флагом развевающиеся на высокой скорости. Тонкие руки рвались ввысь к пушистым облакам, плавно стекающим белой пеной по небесному куполу. Тонкие кисти изящно и плавно двигались в замысловатом танце, что совершенно не соответствовало бешеным ритмам заводной электронной музыки, оглушающей попеременно каждое из пяти чувств.
Биты щекотали сердце пронзительными вибрациями.
Я улыбался, словно идиот, отчего-то чувствуя себя в этот момент очень счастливым. Где-то на подкорке еще трепыхалось уменьшившееся в миллион раз чувство неправильности происходящего, неуместности возникшего внезапно юношеского максимализма, беспечности, безбашенности, легкомысленной беззаботности, но бескрайнее ощущение полета в своей личной неограниченной ничем свободе давило на корню любые попытки разума взять над телом контроль.
Вся моя сущность сопротивлялась возвращению обратно, туда, где мой друг — предатель, где родители страдают по моей вине, где день проходит по заданному годами одному и тому же распорядку, и где мне буквально через месяц необходимо жениться, а я, кажется, больше этого не хочу…
И я обязательно туда вернусь.
И обязательно все обдумаю.
Но не сейчас.
Сейчас я наслаждаюсь ее смехом, легкой щекоткой в сердце и мелькающими вдоль серого полотна асфальта зелеными рядами деревьев.
Рони
Я никогда не смогу забыть эту поездку. Я никогда не смогу посмотреть на Стаса прежними глазами. Если раньше у меня были лишь мечты, фантазии, предположения и утопические вымыслы, с которыми я худо-бедно, но научилась справляться, то теперь…
