Побледневший Рейвен тяжело осел в кресле. Рука, взметнувшаяся к груди — к сбившемуся с ритма сердцу, мелко подрагивала.
— Он справится. Его семья и не с таким справлялась…
Но уверенности в голосе мага слышно не было. Лишь надежда, что мир переживет новую беду.
* * *
Ветер с утра собирался поработать в библиотеке, но нашлись более неотложные дела. Его вызвала к себе настоятельница монастыря и рассказала о нападении мертвых оборотней на дозорный отряд.
На ее лице лежала печать печали, смешанная с растерянностью.
— Откуда они взялись? Ладно драконы, мы знаем их историю и сами хоронили погибших, но эти оборотни? Твари, перекидывающиеся в волков, в наших местах никогда не водились! Откуда тогда ожившие трупы? И сколько их еще бродит по нашим землям?
— И что самое страшное, — в разговор вмешалась Добря, — они напали засветло! Ты же помнишь, что ни мавки, ни утопленницы и носа из своих топей не высовывали, пока на небе не появлялась первая звезда, а тут нате вам, накинулись при свете дня!
— А что говорят Дневники Рекуса? — Ветер знал, что вчера ночью Мякиня забрала из библиотеки весьма интересную книгу — «Дневники отшельника», в которых монах по имени Шимо Рекус подробно описывал чудовищных тварей, в существование которых трудно было поверить. Монаха долго считали если не сумасшедшим, то сочинявшим свои истории под воздействием галлюцинаций. Стены его жилища, больше похожего на нору в земле, сплошь покрывала красная плесень, которую Шимо высушивал и добавлял в ягодный отвар. Якобы благодаря ей он прожил не одну сотню лет. В сохранившейся книге, которая опять-таки была написана красным пигментом плесени, в рисунках оживали такие существа, как варг — получеловек-полукозел, отличающийся особой похотливостью (его жертвами, как правило, становились пастушки и наивные девы), или древа — зеленоглазая женщина, душа леса, которая лишь раз в год по весне выходила к людям, чтобы после ночи любви превратиться в дерево, рядом с которым появлялась свежая поросль, не знающая преград. Лес наступал, и не было никакого с ним сладу. Порой деревни целиком снимались и уходили куда подальше, поскольку молодые деревца поднимали дощатые полы, а то и лезли из жерла печи, но стоило попытаться их выкорчевать или просто срубить, как вся изба забрызгивалась самой настоящей кровью, которая через сутки жутко смердела. Этот же монах первым упомянул о существовании волков-оборотней и подробно описал их повадки и мстительный характер.
Рекуса уже давно не было в живых, когда обнаружилось, что некоторые из описанных им оборотней на самом деле живут рядом с людьми. Его книга стала необычайно востребована, и нашлись умельцы, переписавшие ее с особым тщанием. Как раз такая копия и хранилась в монастыре Мятущихся душ.
Ветер оказался в числе тех, кто не только был знаком с трудами отшельника, но и лично видел «тварь Шимо». На границе с Андаутом он сам организовал охоту на огромного волка, повадившегося резать скот. Изловив зверя, пограничники не стали его убивать только потому, что хотели провезти в клети по деревням. Крестьяне должны были убедиться, что бояться больше нечего. Но волк в первую же ночь издох. Воин, зашедший в клетку, чтобы крюком вытащить тело, в одночасье поседел: на окровавленной соломе лежал его командир, которого совсем недавно перевели с северной границы. Половина тела мертвеца была покрыта шерстью. Видимо смерть застала его в момент превращения.
Тогда так и не нашли семью капитана, насчитывающую без малого девять душ: Дергачи покинули дом в ту же ночь, как был пойман свирепый хищник. Во всяком случае так пограничники, отправившиеся в погоню за оборотнями, рассказали Ветру. Теперь же он сомневался, что сыновья и жена капитана скрылись. Видимо, ненависть людей была слишком велика, чтобы кто-то из «тварей» мог надеяться на милость. На границе всякое случалось, пойди, докопайся теперь до истины: убежали те волки или были убиты?
Страшные воспоминания заставили предположить невероятное: не Дергачи ли объявились у стен монастыря? Не он ли, Ветер, причина того, что сыновья, даже будучи мертвыми, пришли мстить за разоренную семью?
Но почему сейчас, а не тогда, год назад?
И где Андаут, а где Лунное царство?
— Что тебя интересует в «Дневниках отшельника»? — настоятельница подала знак оставить их, и ее сестра мышью шмыгнула за дверь.
— Могут ли оборотни явиться ради мести?
— Живые могут, — настоятельница поднялась из-за стола. Ее глаза были красными. Наверняка всю ночь листала записи безумного монаха. — Рекус упомянул, что для оборотня нет ничего важнее семьи. Они на всю жизнь запоминают обидчика и будут идти по его следу, пока не уничтожат. Но то он писал о живых. Эти же, напавшие на наш дозор, были мертвы.
— То, что поднялись мертвые, меня как раз не удивляет. Смущает другое… Где дозор принял бой?
— У Студеного ключа. А что? Почему побледнел? Ветер, говори! Я же знаю, кто ты, и не хочу в случае беды нести ответ перед твоим отцом.
— Это тайное место связи с моим осведомителем из столицы. Вчера вечером я должен был прийти к Студеному ключу за ответом, но раздача горючих камней затянулась, и я отложил поход до утра.
— Дупло старого дуба? — монахиня грустно улыбнулась. — Мы с Добрей тоже там записки друг другу оставляли. Тогда она еще девчонкой была. И что ты думаешь по поводу оборотней?
— Если пришлые оборотни те самые, что умерли в приграничье с ненавистью в сердцах, то человек, которому они захотели бы отомстить — я. И теперь самый важный вопрос: кто же их поднял так далеко от монастыря?
История командира пограничников и его семьи настоятельницу впечатлила.
— Семь сыновей и мать? Пойдем-ка, посмотрим, на наших, — Мякиня резко распахнула дверь, и стоящая за ней Добря от неожиданности вскрикнула.
— Ты чего?
— Оборотней действительно восемь! Они сейчас лежат на заднем дворе, — глаза младшей сестры сделались огромными. — Неужто пришли Его Выс… ой, Ветра извести?
— Подслушивала? — хоть Мякиня и свела брови сурово, в ворчании слышалась теплота. — Вот выставила я тебя за дверь, чтобы ты лишнего не болтала, так нет, все равно не удержалась! Небось все ухо отморозила? Дверь-то кованная!
— А я неплотно ее прикрыла, — разулыбалась Добря.
Ветер тоже не смог скрыть улыбку — сейчас он видел перед собой не грозную настоятельницу и ее верную помощницу, а все тех же девчонок, которые посылали друг другу письма через дупло в старом дубе.
Припорошенные снегом безголовые тела были отвратительны: шкура клочьями, кое где ее прорвали пожелтевшие кости, заиндевевшая гнилая плоть вызывала приступ тошноты даже у повидавшего жизнь воина.
— Семь кобелей и сука, — зло сплюнув, произнес Сагдай. — Ох, и матерая была тварь. Это она двух наших парней положила.
— Не откачали? — подняла глаза настоятельница.
— Нет. Хотя девчонка до сих пор бьется за их жизнь. Не оттащить ее.
