28. Ложные доказательства
Первые несколько секунд я сижу с открытым ртом. А потом едва не выдаю себя. Фраза: «Неужели вы готовы во всеуслышание заявить, что мой отец не был предателем?» уже почти срывается с моих губ, когда меня внезапно озаряет — он же говорит не о моем отце, а об отце Веры — князе Бельском!
И говорю я совсем другое:
— Что вы имеете в виду, ваше сиятельство?
Мысль о том, что он готов признать предателем своего дядю — пусть даже всего лишь в приватной беседе — сводит меня с ума. Это был бы такой огромный шаг вперед в деле моего отца! Но что могло заставить его пойти на такое признание?
Быть может, его мучает совесть, и он не может спать по ночам? И хотя сам он в то время был слишком мал, чтобы нести ответственность за поступки своего дяди, наверняка, груз той подлости, что совершил близкий человек, тяготит и его.
Я растеряна. Я испугана. Я совсем не чувствую торжества. Если Елагин сейчас расскажет мне всю правду, что я должна буду делать с этой информацией? И захочет ли он повторить свой рассказ при свидетелях? Быть может, это минутная слабость, и она пройдет, стоит ему только немного подумать. Боюсь, если я расскажу кому-нибудь о нашем разговоре, меня сочтут сумасшедшей.
— Насколько я понимаю, Вера Александровна, вы дружны с графиней Закревской?
Я киваю и облизываю пересохшие губы.
— И ваш отец рассказывал вам о судьбе ее отца?
Еще один кивок. Говорить я просто не могу.
— Тогда, должно быть, вам известно, что моя семья тоже некоторым образом замешана в ту историю?
Некоторым образом? Он, что — издевается?
— Я был учеником Кирилла Александровича Закревского, и именно он обучил меня многому из того, что я умею сейчас. Он был замечательным человеком и очень сильным магом. Даже мой дядя, который много лет также занимал должность главного императорского мага, не знал и половины того, что знал Закревский.
Он говорит о своем дяде почти спокойно и не стесняется упоминать его имя рядом с именем моего отца.
— Мой дядя, как и ваш отец, был другом Кирилла Александровича. А еще — его правой рукой!
Мне так и хочется выкрикнуть — он был рукой, которая его убила! Но я по-прежнему молчу. Я не понимаю, куда клонит князь.
— Мне было двенадцать лет, когда погиб граф Закревский. Я помню ту волну негодования, что поднялась во дворце, когда его объявили предателем. Я уже тогда не верил этому. Кирилл Александрович был человеком, не способным на подлость. Но все вокруг говорили о неопровержимых доказательствах.
— О доказательствах? — выкрикиваю я. — Любые доказательства можно сфабриковать!
Кажется, я опять употребила слово, которое еще не могло быть в обиходе. Но князь, к счастью, не обращает на это внимания.
— Не знаю, насколько подробно ваш отец рассказывал вам об этом деле — думаю, многого он не знает и сам. Основным доказательством вины Закревского была одна вещица, найденная в его петербургском особняке — ценный амулет, привезенный шпионами из Европы специально для подкупа кого-нибудь из приближенных императора. Амулет нашли у Кирилла Александровича и сразу решили, что именно он — тот человек, что был подкуплен.
Я мотаю головой из стороны в сторону. Всё было совсем не так!
Амулет никогда не был в нашем особняке! Вернее, он был там, когда шпионивший в пользу Франции англичанин пытался соблазнить им моего отца. А потом перешел в руки того, кто согласился пойти на предательство. Как может Елагин этого не знать?
Он говорит вполне уверенно. Как говорят обычно люди, которым нечего скрывать. Но это же невозможно!
— Этот амулет в доме графа Закревского видели мой дядя и двоюродный брат императора Александра. Все сочли, что это достаточное доказательство его вины. А я почти уверен, что амулет подбросили графу, и сделано это было именно в тот день, когда он ожидал гостей. Амулет должны были увидеть люди, в словах которых никто не посмел бы усомниться — и таковыми случайно стали мой дядя и один из великих князей.
Он сумасшедший? Как он может думать, что я поверю его словам? Его дядя стал случайным свидетелем? Как бы не так!
Я пытаюсь отыскать в его лице хоть каплю смущения. Ну не может же человек врать так умело? Но никакого смущения я не нахожу.
А вдруг он сам верит в то, что говорит? А если он и сам не знает, что его дядя — предатель?
Эта мысль пронзает меня так внезапно, что я вздрагиваю.
И как я могла не подумать об этом раньше? Это же вполне естественно — желание старого Елагина скрыть правду ото всех, в том числе и от своего племянника. Предательство — это не то, чем стоит похваляться. Тем более, племянник был еще подростком и мог ненароком выдать его.
— Вера Александровна, с вами всё в порядке? — князь опускается передо мной на колени, заглядывает в глаза. — Вы так побледнели! Простите, если причиной этому наш разговор. Я забылся. Мне не стоило обсуждать с вами эту тему. Она не для женских ушей.
— Нет-нет, пожалуйста, продолжайте! — выдыхаю я. — Я просто на мгновение отвлеклась. Подумала о том, как радостно было бы слышать это Наталье Кирилловне!
Елагин снова отдаляется, заходит за стол.
— Да, я непременно поговорю и с ней. Это мой долг. Долг перед человеком, который так много сделал для меня.
Ох, нет, боюсь, Софи не готова сейчас к такому разговору! А вот я хочу продолжить его.
— А вы не пробовали поговорить об этом во дворце? Быть может, даже с самим императором?
Елагин качает головой.
— Когда случилась эта история, я был слишком мал, чтобы сопоставить факты. Те мысли, которыми я поделился с вами, пришли мне в голову гораздо позже. Я обсудил их с дядей, а он уже — с императором. Мой дядя и сам хотел бы обелить память друга, но — увы! — император посчитал, что доказательств невиновности графа Закревского по-прежнему нет, а значит, ни к чему ворошить прошлое. Быть может, если бы речь о прежнем императоре Александре, он бы отнесся к моим предположениям с большим вниманием — когда-то он сам очень ценил Кирилла Александровича, и был бы рад, если бы удалось восстановить его доброе имя. Но к тому времени императора Александра уже не было в живых, а его императорского величества Николая Павловича та история почти не коснулась, и он не посчитал нужным вспоминать дела давно минувших дней. Но, думаю, моих слов о невиновности графа император не забыл, раз на отборе в числе приглашенных оказалась и Наталья Кирилловна.
Он чуть морщится, произнося слово «отбор», и я удивляюсь:
— А разве вы не сами выбирали девушек, которых должны были пригласить в столицу?
— Что вы, Вера Александровна! — ужасается он. — Скажу вам по секрету — если бы не желание императора, я ни за что не стал бы устраивать этот балаган. Несколько месяцев назад я простудился во время морского путешествия и тяжело заболел. А его императорское величество настоятельно рекомендовал позаботиться о том, чтобы мой магический дар перешел следующему поколению Елагиных. Думаю, вы понимаете, что даже мой статус при дворе не позволяет игнорировать желания императора.
