Книга Королевская канарейка - Анна Кокарева

* * *

После радостей приближения к природе и единения на её лоне было прекрасно увидеть светского Лисефиэля.

Вот лорд так лорд! Не хуже короля умеет надуться спесиво, уж насчёт него не подумаешь, что такой будет бегать по буеракам, ломать хатки приличным бобрам и в пруды прыгать.

Смотрела с удовольствием на разодетого неторопливого рыжика и радовалась, что Глоренлин ушёл и мысли мои не прочитает. Нет, я очень ценила заботу о себе и чувства тёплые, но от заботы шамана иногда икалось здорово. Поэтому, может, в иных обстоятельствах показавшиеся бы скучными услужливость Дживза и тихое времяпровождение очень нравились. Я, пожалуй, видела, что меня подмариновывают к ночи — чтобы не устала за день, но ничего против не имела.

Слушала как-то похвалы породе кур билефельдер. Хозяка говорила: «Хорошие курочки! Села посидела, встала постояла, а чтобы бегать сломя голову — это нет! Ведут себя красиво и на лужке и на газоне, ходють гуляют стайкой. Картина, а не куры!»

Ну так я после перформанса с прудом была не хуже нисколько. Сесть посидеть, встать постоять, погулять по травке, задумчиво глядя на закат — привет вам, куры.

Такую же радость доставляло отчётливое желание Лисефиэля добраться до кровати, а не сделать это на столе или на краю обрыва. Опять же, не сказать, чтобы на краю не нравилось, но контраст…

Теряющий голову от разрешения целибата шаман — и имеющий огромный опыт, сдержанный рыжик, у которого всегда и всё было для меня, по крайней мере, в первую часть ночи. Я уже что-то понимала, и в шкатулочке заветной копалась хоть и смущаясь, но с интересом.

Сегодня, сидя на его бедре, протянула выбранную серёжку и не дала отвернуться, как обычно, хотя он дёрнулся было, похоже, считая это либо слишком интимным, либо могущим не понравиться мне на вид. Начал вдевать, и я накрыла его руку своей, слегка подвинула и продолжила сама, чувствуя, как металл втискивается в его плоть, как защёлкивается магическая застёжка, как он вздрагивает от легчайшей боли — и всё это время в глаза глядела.

И да, ему не нужно было оглушать меня ничем, он достиг понимания женского тела. Судя по обмолвке его давней, что-де отсутствие связей с кем бы то ни было воспринималось облегчением, опыт принёс и боль, и чувство вины, и чёрт-те какой моральный груз, но я-то, как богиня, получала сливки. Чистую радость. Он дарил её от души, и счастлив этим был.

Совсем себя не стеснялся, не пытался казаться сверхтемпераментным любовником. Уставал от первого раза, хотел просто поспать рядом — говорил об этом и просто спал. Его объятия во сне ощущались отдельным удовольствием. Просыпалась чаще всего ночью от того, что он уже был во мне и двигался — только для себя, просто и бесхитростно, но от искренности его тела я заводилась чуть ли не больше, чем от ухищрений, на которые он был горазд.

* * *

С утра в понедельник ехала во дворец без большого желания — видела, что свет подходящий для скульптора Наина, стало быть, можно не сомневаться, что он в меня сразу же и вцепится.

Он и вцепился, но не затем, чтобы заставить позировать. Счастье случается: гнум, оказывается, завершил работу. Не ждала и не надеялась, и такой это стало радостью!

Наин тут же простодушно выложил, что сам король отложил дела, чтобы посмотреть на его работу, и что только меня не хватало. Но вот я здесь, и можно пойти — и рукой указующе ткнул, куда.

171. Стату́й

искусствоведов группа тихо

восторженно глядит на холст

и вдруг один седой и строгий

отчетливо сказал говно

© yapavlik

Однако свернули мы не к мастерской, гнум целенаправленно так двигался в другую сторону. Догадливо, с уважением спросила:

— По традиции, в мастерской смотреть нельзя? Это будет торжество в специальном месте, с наилучшим светом?

Наин отмахнулся, переходя на рысцу:

— Нету места. Место потом будет, галерею-то владыка как раз под статую заказал. Их Величество на конюшне, оленя объезжают.

Вот ведь какое занятое существо, не то, так это…

Олень оказался маленьким каким-то, с лошадь размером, и безрогим. Королевские олени были реликтом с Северных пустошей, рога всю жизнь растили, не сбрасывая — стало быть, олешек юный совсем, потому и маленький.

Но гонору у него было, как у взрослого, судя по тому, каким чёртом он по загону со всадником на спине скакал, взмыкивая дурным голосом. И да, становилось очень понятно, почему владыка оленей лошадям предпочитает: длинноват он для лошади, нет того величия. Впрочем, свита смотрела с почтением. Мы с гнумом присоединились. Я осторожненько встала подальше от деревянной огорожи — скачущий по загону олень периодически копытами по брёвнышкам тюкал, и они с треском подламывались. Щепки так и летели. Казалось, такие скачки кого хочешь должны быстро уморить, но нет, олень не терял задора.

Ждать, пока животное сдастся, пришлось долго, но наконец оно хотя бы остановилось. Владыка победно приосанился, нашёл меня взглядом:

— Valie, — тягучий мягкий голос, и не запыхался совсем, — рад видеть тебя.

Хотел ещё что-то сказать, но тут олень решил, что ещё не всего себя показал, и снова начал брыкаться. Владыка, досадливо подобравшись, так, похоже, сдавил бедную животину бёдрами, что та аж покачнулась и окончательно смирилась.

Олень еле стоял на разъезжающихся копытах и тяжело поводил боками, всхрапывая, и пену с губ ронял. Владыка вид имел свеженький, даже малый венец держался, как приколоченный. Магия, наверное.

Опустила глаза, думая, что не всегда, видно, высокородные с животными договариваются миром. А этот маленький ещё такой, и рогов-то нет.

— Valie, — мягко, увещевательно, — не всегда можно договориться миром. Иногда сначала нужно показать силу, а потом договариваться, тогда мир получается значительно крепче, — король уже спешился, гладил и кормил дрожащее животное чем-то вкусным, судя по тому, что олешка косился испуганно, но чавкал исправно.

Владыка обернулся к смотрителю конюшни:

— Эру Эльмо, бычок неплох. Не очень умный, но, когда войдёт в пору, ему не будет равных по выносливости. Завтра буду в то же время, подготовьте его, — и, уже мне: — А’maelamin, когда он станет быком и отрастит рога, с ним уже никто ни о чём не договорится. Да и сейчас — этот конкретный упрям хуже гномской свиньи, и объезжать приходится самому, иначе вряд ли он будет меня уважать.

Упоминание о гномских свиньях, похоже, сменило ход его мысли, и владыка крайне благосклонно улыбнулся в сторону скульптора, и даже