Дионис (мраморный бюст в Капитолийском музее).
– Подумай, безумец! – вопила Амата. – Кому отдаешь ты нашу голубку? Залетному ястребу! Фригийцу! Словно тебе неизвестно, что фригийский пастух, проникнув в дом Менелая, похитил его супругу Елену и вызвал войну, погубившую Трою и причинившую множество бедствий ахейцам?! Где твоя забота о благе латинян? Где верность данному слову? Где любовь ко мне и к нашему чаду? Ты уверяешь, что богам угодно, чтобы Лавиния стала женой чужеземца. А разве Турн латинского рода? Ведь рутулы потомки аргосцев!
Но не поддался старец Латин уговорам супруги. Слезы жены решения его не изменили. Натолкнувшись на сильную волю, упорство Аматы не надломилось, но разрослось, отравив все ее существо. Так по телу распространяется яд, если места укуса не коснулся огонь. Помутившись сознанием, стала метаться царица по Лавренту, словно волчок, запущенный чьей-то рукою на радость мальчишкам, ускоряющим вращенье игрушки хлыстами. Мало того, покинув дворец, устремилась Амата в чащу лесную и увела с собой дочь. Волосы распустив, грудь раздирая ногтями, носилась несчастная между деревьями, к помощи Вакха взывая:
– Вакх! Эвоэ! Где ты, рожденный из тела Семелы?! Где ты, Дионис, старый мир обошедший, чтобы влить в его жилы кипенье юности? Где твоя свита в шкурах звериных, что тирсы возносит и славит тебя песней хмельною? Вакх, ты один лишь достоин познать мою дочь.
Безумье Аматы стало примером для многих матрон латинской земли, и они, презрев супружеский долг и заботы о доме, бежали в чащи лесные и там гнали зверей и, их настигая, разрывали на части. Всех их хлестала стрекалом Вакха Аллекто, оставаясь незримой[182].
Сон Турна[183]
Над благодатной равниной, к югу от Альбулы быстротекущей, холм возвышался, превращенный в неприступную крепость. Стены ее приказала построить беглянка Даная, дочь владыки аргосцев, мать героя Персея[184]. Крепости было дано гордое имя Ардея. Жила в ней Даная вместе с супругом Пилумном. Сыном супружеской пары был Давн, а наследником Давна – Турн, прославивший имя свое в битвах с тирренами.
В ту беззвездную ночь юноша Турн отдыхал после похода на ложе, застеленном шкурой медведя. Явилась к нему в сновиденье Аллекто, коварно приняв облик дряхлой старухи Калибы, жрицы Юноны. Веткой оливы она оплела свою голову, скрыв под ней змей, гнусный лоб покрыла сетью морщин и выпрямила нос крючковатый. Придав своей маске выражение скорби, она обратилась к спящему Турну с речью, полной участья:
– Спишь ты после бранных трудов, не ведая, что награда, какой ты достоин, другому назначена, что невесту вместе с приданым получит дарданец. Ведь его зятем выбрал Латин. Воюй! На посмешище всем рушь тирренские рати! Покой охраняй латинской земли! Меня послала к тебе дочь Сатурна Юнона. Встань же и призови молодежь к оружию. Стены покинь и бодро поведи своих воинов против фригийцев. Сожги их корабли расписные. Такова воля всевышних. Если же после того царь Латин обещанья не сдержит, пусть испытает и он силу твою.
Выслушав этот совет, спящий ответил мнимой жрице, скрыть не желая насмешку:
– Заблуждаешься ты, вещунья, думая, что сказала мне нечто, о чем я не знал. Страхи твои мне чужды. Юнона меня не забудет. Годы, что согнули тебя, зренье и разум твой повредили. Они терзают тебя понапрасну.
Дело твое – забота об изваяньях и храмах. Мир и войну представь на усмотренье мужей.
Слова эти отозвались в сердце фурии бешеным гневом. Она сорвала венок с головы, и через седину накладную просунулись шипящие змеи. Лицо исказилось страшной гримасой. Взгляд загорелся яростью. Турн, охваченный дрожью, что-то пытался сказать, но Аллекто его оборвала:
– Вот я какая! Нет, я не та, у которой старость может разум ослабить. Взгляни на меня! Я – одна из сестер, вселяющих ужас, чья забота битвы и смерть.
Сказав это, пылающий факел она швырнула юноше в грудь[185]. Прерван был сон. В холодном поту Турн потянулся к мечу в изголовье. В сердце его проснулась преступная жажда убийства. Не так ли бывает, когда хворост, воспламенившись, языками огня обнимает медный котел и бурлящая влага, поднявшись со дна, вверх устремляется, клубами пара взлетая, пеною хлещет за борт? Юных рутулов он призывает к походу против Латина, который нарушил союз. Рать другую готов он направить к стану дарданцев. Сил у Турна достаточно, чтобы сражаться сразу с двоими.
