Пока Карл XII находился в зависимости от воли и судьбы визирей, получал подарки и претерпевал аф-ронты со стороны иностранной державы, подавал жалобы султану и существовал только его щедротами, встрепенувшиеся враги стали нападать на его владения.
Полтавская баталия сразу же вызвала революцию в Польше. Возвратившийся Август опротестовал и свое отречение, и Альтранштадтский мир и публично обвинил уже не страшного ему Карла XII в разбое и варварстве. Он заключил в тюрьму Пфингстена и Имгофа, тех самых полномочных представителей, которые подписали его отречение, за то, что они будто бы преступили данные им инструкции и предали своего повелителя. Саксонские войска Августа, явившиеся предлогом для его низложения, снова привели его в Варшаву в сопровождении большинства польских воевод, которые когда-то, присягнув ему, потом клялись в верности Станиславу. Даже граф Сенявский присоединился к его партии и, уже не надеясь сам взойти на престол, удовлетворялся своей должностью великого коронного гетмана. Первый министр короля Флемминг, принужденный покинуть на время Саксонию из страха быть выданным вместе с Паткулем, теперь, благодаря своей ловкости, привлек на сторону Августа большую часть польского дворянства.
Папа освободил католиков от присяги Станиславу. Сей столь своевременный демарш святейшего отца, поддержанный войсками Августа, имел весьма существенное значение, укрепив репутацию римской курии в Польше, где в то время ни у кого не было ни малейшего желания оспаривать химерическое право первосвященников на вмешательство в светские дела королей. Все охотно возвратились под скипетр Августа и без зазрения совести приняли никчемное отпущение, каковое нунций не преминул представить как непременную необходимость.
Могущество Карла и слава шведов приближались к своему концу. Более десятка коронованных голов уже давно со страхом и завистью взирали на распространение господства Швеции далеко за ее естественными пределами на Балтийском море — от Двины до Эльбы. Падение Карла пробудило вожделения всех сих государей, надолго усыпленные их бессилием нарушить уже заключенные трактаты.
Царь, превосходивший своими силами всех оных монархов вместе взятых, воспользовался своей победой, захватил Выборг и всю Карелию, наводнил Финляндию войсками и осадил Ригу, после чего послал русский корпус, чтобы вновь возвести на польский трон короля Августа. Теперь московитский император заменил Карла в качестве арбитра Польши и севера Европы. Но если Карл слышал лишь зов возмездия и славы, то царь имел в виду только собственные свои выгоды. Шведский монарх помогал союзникам и преследовал врагов, не заботясь о плодах одержанных побед. Петр, напротив, вел себя как мудрый государь, а не стремящийся к одной лишь славе герой, и споспешествовал польскому королю лишь ради приобретения для московитов в вечное их владение всей Ливонии.
Король датский, забыв о Травендальском трактате, как и Август об Альтранштадтском, уже помышлял о том, как бы завладеть герцогствами Голштинским и Бременским, в отношении коих он сызнова заявил свои претензии. Король Пруссии имел давние права на шведскую Померанию, каковые и стремился теперь возобновить. Мекленбургский герцог с неудовольствием взирал на шведскую власть в Висмаре, самом лучшем городе своих владений. Сей принц должен был жениться на племяннице московитского императора[68], а царь только и ждал предлога, чтобы по примеру шведов проникнуть в Германию. Ганноверский курфюрст Георг, в свою очередь, хотел бы обогатиться за счет пожитков Карла. Не прочь был завладеть кое-какими правами и мюнстерский епископ.
Померанию и владения Карла в Германии защищали двенадцать — тринадцать тысяч шведов. Именно туда должна была перенестись теперь война, и буря сия обеспокоила императора и его союзников. Таков закон Империи — всякий, нападающий на ее провинции, почитается врагом всего германского сообщества.
Но было и еще большее затруднение — все сии государи, исключая царя, были объединены тогда противу Людовика XIV, могущество коего внушало Империи такой же страх, как и сам Карл XII.
В начале сего века вся Германия с севера до юга подвергалась ударам армий Франции и Швеции[69]. Французы перешли Дунай, а шведы Одер. И если бы удалось им соединиться, это означало бы гибель Империи. Но те же фатальные неудачи, кои одолевали Швецию, преследовали и французов, однако наличные средства и возможности Швеции не были исчерпаны, а Людовик XIV настойчиво, хоть и неудачно, продолжал войну. Можно было опасаться, что если Померания и герцогство Бременское станут театром военных действий, сие окажется непосильным для Империи и, ослабленная с этой стороны, она не будет уже так успешна противу Людовика. Дабы предотвратить сию опасность, в конце 1709 г. император, германские князья, английская королева Анна и Генеральные Штаты Объединенных Провинций подписали в Гааге один из самых необычных договоров в свете.
Сии державы решили, что будут вести войну со шведами только за пределами Померании и Германии. Король польский и царь также присоединились к сему трактату, присовокупив еще и статью о том, чтобы не выпускали из Померании находившихся там двенадцать тысяч шведов.
Для соблюдения сего договора было предложено собрать обсервационную армию, обладавшую бы неким воображаемым нейтралитетом и стоявшую бы на Одере. Сие явилось совершенным новшеством — армия, нарочито созданная для предотвращения войны. По договору предполагалось, что в нее войдут войска императора, короля Пруссии, курфюрста ганноверского, ландграфа гессенского и епископа Мюнстера.
Однако, как и следовало ожидать, договор не выполнялся, князья не предоставили своих войск, и не набралось даже и двух полков. Много говорили о нейтралитете, но никто не соблюдал его. Все северные князья, у которых было что делить с Карлом XII, оставляли за собой полную свободу оспаривать друг у друга владения сего государя.
При сих обстоятельствах царь, оставив войска свои на квартирах в Литве и повелев осадить Ригу, возвратился в Москву, дабы представить народу своему небывалое для него торжество — триумф, подобный тем, кои устраивали древние римляне. 1 января 1710 г. он въехал в Москву, где было поставлено семь триумфальных ворот, украшенных всем тем, что только могли позволить климат и процветавшая его попечениями торговля. Во главе процессии шел гвардейский полк, везший за собой шведские пушки, захваченные при Лесном и Полтаве. В каждую впряжено было по восемь лошадей под длинными червлеными попонами, свисавшими до самой земли. Затем несли штандарты, литавры и взятые в обеих сих баталиях знамена. Все сии трофеи сопровождали самые лучшие полки. После их прохождения появилась колесница, сооруженная нарочито для того, чтобы везти носилки Карла XII, найденные на поле Полтавской битвы и совершенно разбитые двумя ядрами. За ними попарно шли все пленные. Среди них были: первый министр Швеции граф Пипер, славный фельдмаршал Реншильд, граф Левенгаупт, генералы Шлиппенбах, Стакельберг, Гамильтон, а также все офицеры и солдаты, коих впоследствии разослали по всей Великороссии. Сразу вослед ехал сам царь на той же лошади, которая была под ним при Полтаве. В нескольких шагах от него находились генералы, разделившие славу сей победы. За ними шел второй гвардейский полк, а замыкали шествие повозки со шведской амуницией.
