Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 36
Обратимся к первоисточникам, то есть к учителям-якобинцам. Вспомним, что придумал фактический глава Революционного трибунала Фукье-Тенвиль, воскресить которого так мечтал Владимир Ильич.
Фукье предложил создавать провокационные заговоры – заговоры, которых не было. В них вовлекали несчастных, чтобы потом иметь основания отправить их на гильотину. Так чистили тюрьмы и так избавлялись от неугодных.
Большевики тотчас заимствовали эту практику провокации.
Что такое знаменитая операция «Трест»? Это провокация, лже-заговор. Никакой реальной организации «Трест» не существовало. Ее придумали большевики для того, чтобы выманивать из-за границы врагов. И удавалось! Знаменитый английский шпион Рейли и наш Савинков попались на удочку, поверили, будто «Трест» существует. При помощи «Треста» они переправились в Россию, были здесь арестованы и погибли.
А наш последний царь… Он получал записки от неких заговорщиков, которые будто хотели его освободить. Но это тоже был очередной лжезаговор. Он был организован ЧК, чтобы иметь основания поторопиться с расстрелом царя.
Лже-заговоры стали обычной практикой ЧК.
И скорее всего таким лже-заговором, организо-; ванным ЧК, был и заговор несчастного Таганцева.
Гумилев поверил, участвовал и был арестован.
Теперь судьба знаменитого поэта должна была ' крепко «ожечь», устрашить интеллигенцию.
Трагическим, ключевым стал допрос Гумилева.
Следователь спросил: «Если бы началось восстание в Петрограде, вы были бы с заговорщиками?» ' < Но поэт мыслит образами. Для него этот вопрос. повторял знаменитую сцену – Государь Николай ’ Первый и Пушкин.
«Вы были бы на Сенатской площади, будь вы в Петербурге?» – спросил царь.
Пушкин ответил: «Был!»
Поэт Гумилев вслед за любимым Пушкиным благородно ответил: «Был!»
Но с Пушкиным говорил Император, а с Гумилевым – якобинец, для которого поэт – классовый враг, признавшийся в умысле ниспровергнуть рабоче-крестьянскую власть.
Последовал желанный приговор – расстрел.
© МИА «Россия сегодня»
Теперь о расстрелах… Впоследствии историки с изумлением будут читать бесконечные ленинские «расстрелять». Но это тоже цитата, повторение бесконечных якобинских, робеспьеровских «на гильотину».
Во времена французского террора якобинцы соревновались в жестокости. И так же большевики.
Якобинцы сформулировали смысл кровавого соревнования в лозунге: «Гражданин! Все ли ты сделал для того, чтобы быть повешенным, если победит контрреволюция?» И когда Ильич пишет эти приказы о расправах над тамбовскими крестьянами, он вспоминает зверские расправы якобинцев в Вандее. Он видит Лион и связанных юношей, в которых стреляет пушка.
Потому что у нас то же: «Отступления нет. Впереди – победа или гибель».
Среди Великих Князей, расстрелянных в Петропавловской крепости, был замечательный историк Великий Князь Николай Михайлович. За свободомыслие в Царской Семье его насмешливо прозвали «господином Эгалите» – как революционного герцога Орлеанского.
Как якобинцы отправили своего Эгалите на гильотину, большевики приговорили нашего Эгалите к расстрелу.
Узнав о приговоре, Горький и Академия наук просили Ленина помиловать его. Напомнили Ильичу, какой замечательный, либеральный историк Великий Князь Николай Михайлович. Ильич ответил насмешливо: «Революции не нужны историки».
Эту фразу порой объявляют легендой. Уверен, она была. Ибо это не просто фраза, а очередная цитата из столь любимых Ильичем якобинцев. Когда приговорили к гильотине великого Лавуазье, он попросил главу Революционного трибунала немного отсрочить казнь: «Я нахожусь сейчас на пороге открытия, важного для науки. Отсрочка требуется небольшая – всего неделя… Обещаю успеть, гражданин».
Председатель трибунала ответил по-якобински: «Революция не нуждается в твоей науке».
Ильич лишь заменил слово в своем насмешливом ответе. Но он ошибся. Трагически ошибся.
Революции очень нужны историки!
Они могли бы напомнить забывчивым Ильичу и его соратникам непреложный закон всякой великой революции.
Его сформулировал на эшафоте несчастный жирондист Верньо:
«Революция, как бог Сатурн, пожирает своих детей. Берегитесь, БОГИ ЖАЖДУТ!»
Не береглись. И через двадцать лет – революция не забывчива – начнется поголовное истребление всех действующих лиц Революции, о которых я рассказывал.
Рыков, Каменев, Зиновьев, Лацис, Петерс и т. д. – вся большевистская ленинская гвардия пойдет к расстрельной стенке.
И Бухарин – «Бухарчик», как нежно звал его Ильич, «любимец партии», – будет тщетно напоминать полуграмотному Клименту Ворошилову об уроках Французской революции, о судьбе якобинцев!
Ромен Роллан считал, что Бухарин похож на Камиля Демулена. Прав – очень похож. И как якобинец Демулен, Бухарин будет писать в тюрьме, как страшно, оскорбительно для него, революционера, заточение в революционном застенке!
И как Демулен, готовясь к смерти, будет мучиться – вспоминать о любимой жене и младенце, которых более не увидит!
Эпилог
Наш невеселый Театр Революции мы постараемся завершить доброй сценой.
В день двухсотлетия Французской революции они танцевали вдвоем.
Они были потомками родственников Марата и Шарлоты Корде.
Своим танцем они хотели сказать нам, что Революция и ее законные дети – Ненависть и Кровь – остались там, в прошлом.
А нам остается только Прощать и Любить.
Избранная библиография:
1) Бонч-Бруевич В.Д. Воспоминания – М., Наука, 1968 г.
2) Бонч-Бруевич В.Д. Воспоминания о Ленине // «30 дней» № 1, 1934 г.
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 36
