Книга Похороны куклы - Кейт Хэмер

Сначала он пришел как свет и лишь потом посыпался с неба. Свет был пронзительно-серым. Казалось, он наполняет тебя до краев. Потом начали падать хлопья. Когда я взглянула вверх, мне показалось, что я вижу, как на меня рушатся распавшиеся частицы, из которых состоит мир.

Когда снег выпал и лег на все толстыми дюймами, внешняя белизна залила нас отраженным сиянием сквозь окна, озарив все комнаты. Я услышала шаги Элизабет, направившейся к курятнику, за ромбовидными стеклами окна в библиотеке. Потом увидела, как она возвращается в длинном черном мужском пальто, печатая на снегу новую цепочку следов, и спина ее безнадежно сгорблена.

– Она их даже не съела, – послышались внизу ее рыдания. – Ей, наверное, просто весело было их убивать.

Позднее Криспин поймал меня возле черной двери в кухне, когда я смотрела на белый простор.

– Надевай пальто, пойдем, пройдемся, – сказал он.

Его серебристые глаза сегодня были тусклыми и больше походили на олово. Кожа у него на лице была грубее, чем у двоих других, толще обычной; как будто он много времени проводил снаружи, и холод ее простегал.

Я вспомнила, что слышала под дверью.

– С чего это я пойду куда-то с тобой? Особенно одна.

Вместо ответа он кивнул в сторону охотничьего ружья, висевшего на крючках на стене, и я, не сумев удержаться, вскрикнула.

– Не психуй, – рассмеялся Криспин, садясь на скамейку, на которой мы обувались перед тем, как выйти, – просто прогуляемся. Тебе пойдет на пользу. Ты бледная как смерть, если не считать, ну ты знаешь…

Он покрутил пальцами возле своего лица, там, где у меня было родимое пятно.

– Ничего с тобой не случится, – улыбнулся он. – Не надо верить всему, что подслушаешь у замочной скважины.

Я залилась краской и открыла дверь пошире, чтобы остыли щеки.

– К тому же, – продолжал Криспин, – мне нужна помощь. Я не могу один обеспечивать нас всех белком. Том доит коз, все устраивает и копает. Элизабет выполняет свою работу – пора и тебе платить за то, что ты тут живешь. Можешь стать вроде как моей… ученицей.

Я напомнила себе о проекте Вползание в Доверие. Да ладно, сказала я себе, если ты способна защититься от Мика, от взрослого мужика, который, когда выйдет из себя, деревья валить может, четырнадцатилетнего мальчишки бояться незачем.

Вот только он не был похож ни на одного четырнадцатилетнего из тех, кого я знала, и я почти решилась сказать ему, что никуда с ним не пойду, с ружьем особенно, но он снова кивнул в его сторону.

– Давай, будешь моим подручным.

Я сняла ружье и взвесила его в руках; оно было тяжелым и вместе с тем легко вскидывалось. Я вспомнила, как призналась Элизабет, что хочу научиться выживать. Осторожно повесила ружье на плечо.

– Умница, – сказал Криспин.

– Ты научишь меня стрелять кроликов?

– В общем, да. Ты всегда так быстро схватываешь?

Мы вышли на снег.

– Давай сначала зайдем, посмотрим, правда ли всех кур убили, – произнесла я.

Я не так боялась Криспина, когда у меня на плече висело ружье. Мне это напомнило ту ночь, когда я ушла в лес, выставив нож перед собой, и как он придавал мне храбрости, пока у меня в голове не всплыло слово «убийца», и все не погубило. Тут я задрожала, и ружье у меня на плече качнулось.

– Да умерли они, мертвее не бывает. Лисы, насколько я знаю, дурака не валяют.

– Ну проверить не повредит.

Я больше всего хотела обнаружить одну курицу живой, чтобы побежать домой и рассказать об этом Элизабет. Она с тех пор, как увидела утром кур с перегрызенными глотками, не проронила ни слова. Сидела в боковой комнате, где стоял телевизор, на жестком стуле, подтянув колени к груди, и волосы закрывали ей половину лица. Мне так хотелось принести ей добрые вести.

– Оно заряжено, да? – спросила я.

– Конечно. Зачем выходить из дома с незаряженным ружьем? Какой смысл?

– У нас дома не ходят с ружьями. За это могут арестовать.

Серые глаза Криспина снова стали похожи на серебро, когда он повернулся ко мне в белом свете.

– Ну мы тут живем не по правилам, разве ты не заметила?

– Наверное.

– Держись меня, малыш. Все у тебя будет в порядке.

– Я думала, ты не хочешь, чтобы я тут оставалась, – наконец сказала я.

– Может, я передумал. Ты тощая. Тощие всегда полезны. Куда полезнее, чем здоровенные жирдяи. Я научу тебя стрелять. Я все обдумал ночью, ты будешь при мне вроде Ловкого Плута при Фейгине. Мне сейчас трудновато за всем уследить.

На мгновение его охватывает беспокойство, потом Криспин встряхивает головой.

– Если я тебя приставлю приносить в дом мясо, то смогу сосредоточиться на других занятиях. Я же вижу, как Том пытается, а это совсем не его. Он слишком мягкий, чтобы у него по-настоящему хорошо получалось. Нужно, чтобы был стержень, – ты хорошо справишься.

Я вспоминаю окровавленные комки, которые приносят в дом, и передергиваюсь.

– А если у меня не хватит духу?

– Ты же их ешь, так? Если можешь есть, то и убить тоже должна мочь.

Он был прав. Я, как и все остальные, грызла плоть, обсасывая мясо с ножек, пока они не становились похожи на леденцы на палочке.

Мы бок о бок шагали по снегу; снова начался снегопад. Следы Элизабет, оставленные утром, заметало, они понемногу выравнивались. Снежные хлопья садились на голые руки Криспина.

– Ты пальто не взял. Не мерзнешь?

Он остановился и помотал головой.

– Я ничего не чувствую.

Курятник замаячил сквозь метель, и, хотя это я настаивала на том, что надо туда зайти, меня пугало то, что мы там можем увидеть. Я не привыкла к жизни на ферме. Да, я всегда жила в деревне, но у нас мясо доставали из морозилки, твердое и ощипанное, или оно было в пирогах, спрятанное под тестом или картошкой. При мысли о том, что оно получалось из теплых животных с мехом, становилось не по себе. За оградой курятника я остановилась и уставилась на яркие пятна крови и перья на земле – снег лежал только по краям, где намело через сетку, потому что двор у курятника был крытый.

– Ну?

Криспин остался снаружи. Я видела его сквозь сетку, и меня охватило странное чувство, что он может закрыть дверь и запереть ее на задвижку снаружи. Может быть, он это и замышлял с самого начала – он вполне мог выкинуть что-то в таком роде и сказать, что пошутил. Я быстро вышла, чтобы он не успел ничего сделать.

Когда мы двигались прочь от курятника, мне стало невыносимо грустно.