– Здравствуйте, моя дорогая графиня! – воскликнула она, бодрым шагом переступая порог. – Вначале я не собиралась к вам приезжать. Здравствуйте, моя маленькая маркиза де Женуйяк, сегодня вы еще более очаровательны, чем обычно. И малышка Филиппина, ее я просто обожаю. Так вот, я не собиралась к вам приезжать, но была не в состоянии лишить себя вашего общества. Почувствовав, что если я и дальше буду сидеть дома, меня одолеет мигрень, я отправилась в дорогу – и вот уже здесь!
– Вы совершенно неподвластны времени, госпожа баронесса, – промолвил Годфруа, подходя к пожилой ветренице. – Во всем Бордо не сыщешь даже тридцатилетней дамы, у которой была бы столь же уверенная поступь, как у вас.
– Возможно-возможно, мой любезный Мэн-Арди, в роду де Мальвирад многие доживают до ста лет, если, конечно, им не отрубают на гильотине голову всякие мерзавцы наподобие Робеспьера, который поступил так с моим кузеном Огюстом и дядюшкой Гонтраном.
– А что, Робеспьер их гильотинировал самолично? – спросил Рауль.
– Может, он, может, кто-то из его шайки, негодный вы шутник, – со смехом ответила баронесса. – Но не будем больше говорить о тех мрачных событиях, давайте лучше порадуемся, что нам выпало жить во Франции в эпоху лучших в мире правителей.
«Если сия дама играет какую-нибудь роль, то делает это восхитительно, – подумал в этот момент Мэн-Арди. – Ну что ж, тогда я тоже выберу амплуа и проявлю себя в нем еще более милым, обходительным и экстравагантным, чем она».
– Знаете новость? – продолжала баронесса.
– Какую конкретно, мадам? – спросил Мэн-Арди. – Ведь новостей много и мы можем иметь в виду одну, в то время как вы – совершенно другую.
– Господин Турнон, префект, сообщил, что меня включили в список эмигрантов, которым планируется возвратить всю их собственность.
– Примите наши самые искренние поздравления.
– И по случаю этого радостного события я решила… Ах! Боже мой! Какая же она славная, эта малышка Филиппина! Подойдите, дитя мое, обнимите меня.
«Иногда мне кажется, она ее укусит», – подумал Годфруа.
Затем, будто желая оградить юную девушку от ее домогательств, вслух добавил:
– Мадам, как же вы счастливы, что вам в голову одновременно приходит столько мыслей!
– Опять решили поднять меня на смех? – ответила баронесса, грозя молодому человеку пальчиком.
– Для этого, сударыня, я, слава богу, слишком хорошо воспитан. Однако вы говорили, что по поводу этого радостного события…
– Ах да! По поводу этого радостного события я решила отказаться от чрезмерной скромности, которую в последнее время сделала моим неизменным спутником.
– Что вы говорите!
– Да, во вторник я устраиваю званый вечер, который почтут своим присутствием господин де Турнон и другие пылкие роялисты Бордо. Мне нет надобности говорить вам, мадам графиня, что буду чрезвычайно признательна, если их примеру последуете и вы – вместе со всем своим семейством.
Графиня де Блоссак поблагодарила и выразила свое согласие.
– Мой задушевный враг, Годфруа де Мэн-Арди, – продолжала баронесса де Мальвирад, – совершенно не заслуживает приглашения, но даже если он с утра до ночи будет посвящать мне эпиграммы, я считаю его слишком милым для того, чтобы лишать себя его общества.
– Мадам баронесса прекрасно знает, что если я порой и позволяю себе в ее адрес шутки, злоупотребляя ее попустительским ко мне отношением, то только потому, что отношусь к ней, как к собственной матушке.
А про себя добавил: «Раз твои слова лживы, разлюбезная старушка, то мои будут лживы вдвойне».
Вернувшись в свой дом на улице Тан-Пассе, четверо молодых американцев заговорили о делах.
– Знаешь, Ролан, – заявил Мэн-Арди, – эта старуха внушает мне страх.
– Опять ты за свое! – воскликнул Коарасс. – Но тогда почему ты с ней так обходителен и галантен?
– Потому что это входит в мой план. И даже если ее поведение в чем-то покажется тебе подозрительным, я попрошу тебя внешне относиться к ней с тем же уважением и почтением. Пока она будет считать нас дураками, мы будем оставаться хозяевами положения.
– Как прикажешь.
– Ты, вероятно, не заметил, каким хищным взглядом она смотрела на Филиппину.
При этих словах Мэн-Арди слегка покраснел, затем встал и подошел к другу.
– Я не был бы сыном своего отца, – ответил он, – если бы уклонился от признания, которое предусматривает это твое замечание.
– Ты ее любишь?
– Да, я люблю эту девушку, хотя она этого не знает и никогда не узнает, если в ответ не воспылает той же страстью, что сжигает меня без остатка.
– Ох-ох-ох! Да ты у нас почти что поэт.
– Не смейся. Это чувство священно. Самым счастливым днем в моей жизни станет тот, когда я узнаю, что она… не питает ко мне ненависти. Два месяца с момента нашего приезда я смотрел, восхищался и любил эту юную девушку, чистую, как лилия, красивую, как ангел, и добрую, как сам Господь Бог. Но в тот самый день, когда я понял, что люблю ее, ко мне пришла уверенность, что вокруг нее зреет какой-то коварный заговор. Что происходит? Этого я не знаю. В чем заключается угроза, нависшая над ней? Это мне тоже неведомо. Но вот инстинкт, который меня никогда не подводит, велит держаться начеку.
– Знаешь, – сказал Ролан, – еще чуть-чуть – и я тоже стану бояться.
– Тем лучше, ведь, уверяясь в том, что ему надо чего-то опасаться, человек вроде тебя уже наполовину отвращает опасность.
– Значит, опасность и в самом деле существует?
– Да, – ответил Годфруа, – она грозит Филиппине, ее бабушке, матери и нам.
– Как! И нам тоже?
– Да, беда где-то рядом, я ее чувствую. Словно кто-то расставил ловушку, которая вот-вот захлопнется. Я не могу разглядеть нитей этой сети, но поверь мне, она существует, я ее чувствую, она стягивается вокруг нас все плотнее и плотнее.
– Что же нам делать?
– Пока ничего. Мы должны быть настороже, тщательно взвешивать все свои действия и поступки, не допускать близко людей, не зная кто они, откуда взялись и чего хотят.
– Черт возьми! Это уже чересчур. На этот раз, мне кажется, ты зашел слишком далеко.
– Ты обещаешь мне вести себя предельно осторожно?
– Обещаю.
– А ты, Кловис?
– Я тоже.
– Что до тебя, брат мой, то что бы ты ни делал, равняйся на меня. На этом все. Уже поздно, давайте ляжем в постель и вволю поспим.
– Если получится.
В следующий вторник баронесса де Мальвирад в самом деле устроила пышный прием. К половине одиннадцатого вечера все салоны ее дома наполнились гостями, весело переговаривавшимися друг с другом.
