Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 41
Глава XVI
Фанатики
110
Когда назрел момент, только фанатик может разбудить подлинно массовое движение. Массовое недовольство, вызванное воинствующими «людьми слова», без фанатика остается ненаправленным и может вылиться только в бессмысленный бунт, который легко подавить. Без фанатика начатые реформы, даже очень крутые и решительные, не меняют старого образа жизни и всякая перемена государственной власти обычно сводится только к переходу правления от одних «людей действия» к другим. Без фанатика, видимо, действительно новые начинания невозможны.
Когда старый порядок начинает распадаться, многие из горластых «людей слова», которые давно молились о наступлении таких дней, падают духом; первые признаки анархии пугают их насмерть. Они забывают все, что говорили о «бедном простом народе», и бегут просить помощи у сильных «людей действия» – монархов, генералов, администраторов, банкиров, землевладельцев, – бегут к тем, кто умеет обращаться с чернью, умеет сдерживать подступающий хаос.
Фанатик совсем иной. Хаос – его стихия. Когда старый порядок начинает трещать, фанатик, очертя голову, бросается в борьбу, чтобы покончить с ненавистным настоящим. От вида конца мира он приходит в восторг. Долой реформы! Все существующее – хлам, и какой смысл этот хлам реформировать. Свое стремление к анархии фанатик объясняет внешне весьма правдоподобным утверждением, что никакого нового начинания быть не может, пока на земле старый беспорядок. Испуганных, оставшихся еще «людей слова» он отталкивает в сторону, хотя продолжает превозносить их доктрины и изрекать их лозунги. Только фанатик знает сокровенное стремление масс к действию: стремление к взаимному общению, к сплоченным рядам, к растворению проклятого индивидуализма во славу великого могучего целого. Парадом начинает командовать будущее, и горе тем, кто – в самом ли движении или вне его – цепляется за настоящее.
111
Откуда берется фанатик? Большей частью из рядов нетворческих «людей слова». «Люди слова» делятся на две группы: на тех, кто находит удовлетворение в творческой работе, и на тех, кто его не находит. Творческий «человек слова», как бы резко ни критиковал и ни высмеивал существующий порядок, по сути, привязан к настоящему. У него желание исправить, а не разрушать. Когда массовое движение целиком попадает в его руки, он делает его более мягким. Намеченные им реформы – неглубокие, и жизнь движется без неожиданных остановок. Такое движение жизни возможно только тогда, когда нет анархических действий масс, которые немыслимы, потому что старый порядок уступает без борьбы или потому, что «люди слова» соединились с сильными «людьми действия» в момент, когда угрожал разразиться хаос. Когда же борьба со старым порядком принимает ожесточенный и хаотический характер и победа над ним может быть одержана с помощью тесной сплоченности и самопожертвования, тогда творческий «человек слова» обычно выбрасывается вон и дело переходит в руки нетворческих «людей слова» – в руки вечных неудачников, фанатично отрицающих настоящее{156}.
Человек, имеющий желание написать великую книгу или великую картину или создать архитектурный шедевр, или стать великим ученым, но в то же время знающий, что свое сокровенное желание он не выполнит во веки вечные, – такой человек не может найти покоя в любом прочном общественном строе – старом или новом. Он видит, что жизнь его непоправимо исковеркана и в мире тоже всегда что-нибудь не так. Только в хаосе он чувствует себя как дома. Даже тогда, когда он подчиняется железной дисциплине или когда навязывает ее другим, – он только подчиняется инструменту для постоянного изменения и становления или сам создает такой инструмент. Только занимаясь переменой, он ощущает свободу и чувствует, как растет и развивается сам. А так как он никогда не может быть доволен самим собой, то боится всякой определенности и прочного порядка вещей. Марат, Робеспьер, Ленин, Муссолини, Гитлер – выдающиеся примеры фанатиков, вышедших из среды нетворческих «людей слова». Петер Вирек указывает, что у большинства нацистских главарей были неудовлетворенные художественные и литературные амбиции. Гитлер пробовал заниматься живописью и архитектурой, Геббельс пробовал драму, роман, поэзию, Розенберг – архитектуру и философию, Бальдур фон Ширах – поэзию, Функ – музыку, Штрейхер – живопись. «Почти все были неудачники, не только в смысле обычного успеха, но и в смысле собственной художественной оценки». Их художественные и литературные амбиции «вначале были гораздо глубже, чем их политические амбиции: их художественные амбиции были интегральной частью их личности»{157}.
Творческий «человек слова» в атмосфере активного движения чувствует себя неловко. Он чувствует, что водоворот движения и разгоревшиеся страсти подрывают его творческую энергию. Пока он чувствует в себе творческий поток, он не найдет удовлетворения в руководстве миллионами людей и в одержании политических побед. Вот почему, как только движение становится на колеса, творческий «человек слова» сам добровольно уходит или его устраняют. Более того, поскольку настоящий «человек слова» не может искренне и долго подавлять свои критические способности, он неизбежно попадает в еретики. Таким образом, если творческий «человек слова» не задушит новорожденное движение в союзе с «людьми действия» или если сам не умрет в нужное время, то он, наверно, кончит в одиночестве или в ссылке, или под пулями у стенки.
112
Для развития массового движения фанатик опасен тем, что не может остановиться. После победы, когда новый порядок начинает выкристаллизовываться, фанатик превращается в элемент напряженности и разложения на составные части. Вкус к сильным ощущениям гонит его на поиски тайн, еще не разгаданных, секретных дверей, еще не открытых. Он продолжает тянуться к крайностям.
Таким образом, буквально на следующий день после победы большинство массовых движений оказываются в тисках разногласий. Страстность, находившая себе выход вчера в борьбе не на жизнь, а на смерть с внешним врагом, начинает проявляться в ожесточенных диспутах и фракционной борьбе. Выработалась привычка ненавидеть, и, когда для уничтожения не остается под рукой внешних врагов, фанатики обрушивают свою ярость на других. Гитлер – сам фанатик – с точностью ставил диагноз умонастроений фанатиков, замышлявших против него заговор в рядах национал-социалистской партии. После чистки Рема в 1934 году в приказе новому начальнику штурмовых отрядов Гитлер говорит о тех, кто не желал остановиться: «…Не сознавая этого, они нашли в нигилизме конечное исповедание веры… Их беспокойство и тревога могут удовлетвориться только в конспиративной деятельности ума, в постоянных интригах против любого существующего порядка, каким бы он ни был»{158}. Как это часто случалось с Гитлером, его обвинения по адресу противников (как внутри рейха, так и вне его) часто были откровениями. Он сам, особенно в последние дни, находил в нигилизме свою «последнюю философию и свое прощальное слово»{159}.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 41
