– Димка, это двадцать четвертая неделя. – С каждым словом глаза Лены расширялись.
Он взял ее за руку:
– Не думай об этом, думай только о хорошем. О том, что у нас будет сын, что скоро весна.
– О том, что ты меня любишь… – полувопросительно произнесла она.
– О том, что я тебя люблю.
Он доел суши, допил вино и отнес поднос в кухню. Вымыл посуду и с белой завистью подумал о дяде Вале, о том, что он сейчас не один, что ему есть с кем перекинуться словом.
Катя уже четыре дня жила у дяди Вали. Он с удовольствием взял ее к себе, даже такси заказал, чтобы из больницы забрать, а дядя Валя мужик прижимистый. Он отдал ей комнату с балконом, в ней все стены до потолка – а потолок четыре метра высотой – увешаны картинами киевских художников. Увешаны плотно, и складывается ощущение, будто находишься в одном из зальчиков картинной галереи. На картинах – дома, парки и дворики, даже двор дяди Вали есть. Покупает он все это на Андреевском спуске, куда ходит в любую погоду. Они уже с Катериной туда два раза ходили – это за четыре дня! Купили картину и тут же повесили. Где повесили, Дима даже предположить не мог, ему казалось, что свободные стены есть только в кухне и службах, потому что комната дяди Вали вся в книжных полках до потолка. Дядя Валя хвастал, что Кате все картины очень нравятся и что она обещала привезти ему работу мамы. Правда, мама Катерины не художник, а фотохудожник, но тоже интересуется домами и двориками, и дядя Валя ждет подарка с нетерпением. Еще дядя Валя сказал, что у Кати посттравматический синдром, что он есть у всех беженцев и с ней надо быть очень мягким.
Чтобы дядя Валя не тратился, Дима перевел на его карточку деньги и попросил хорошо кормить Катю и покупать все необходимые лекарства. Дядя Валя сказал, что уже боится по квартире ходить, потому что везде жутко чисто, и если бы он скинул лет двадцать, то обязательно приударил бы за девушкой.
Дима уже сказал дяде Вале, что Лена уволила Зою. Дядя Валя стукнул Катерине, а та сразу стала напрашиваться убрать квартиру – конечно, бесплатно. Дима категорически отказался.
Он уже выходил из квартиры, когда позвонила Лена.
– Дима, возвращайся!
– Что случилось?!
Вместо ответа он услышал, как жена крикнула: «Не трогайте меня!»
– Лена, что происходит?!
– Ребенок! Наш ребенок! – Она зарыдала в голос. – Не трогайте меня!
– Лена! Леночка!
Но жена не ответила. Он слышал ее крики, чьи-то голоса. Потом тишина, а он все еще прижимал телефон к уху.
Он позвонил ее врачу – врач не ответил.
Через три часа Полтава была позади, но телефон Лены не отвечал.
Врач наконец взял трубку. Сказал, что Лена спит и будет спать всю ночь. Что ребенок умер. И что он ждет Диму утром.
Дима невидящим взглядом смотрел на шевелящиеся губы врача. За окном бушевала непогода, раскачивая верхушки деревьев.
– Дмитрий Семенович, мы сделали все, что могли. Я изучил все пять случаев…
– Шесть, – поправил Дима, – эта беременность была шестой.
Врач удивленно вскинул брови.
– Вот история болезни вашей супруги, – он показал рукой на экран компьютера, – в ней есть информация только о пяти беременностях.
– Сейчас это не важно. – Дима махнул рукой.
Врач почесал небритый подбородок.
– Я вот что хотел сказать: наши действия были правильными. Мы проводим экстракорпоральное оплодотворение уже двадцать лет, и я не понимаю, что происходит. Оба раза одна и та же картина. Хм… Не понимаю. – Он тряхнул головой.
– Как вы можете говорить о правильности действий, если ребенок умер? – с раздражением спросил Дима. – Все это пустая болтовня. Когда я могу забрать жену?
– Она спит, ей ввели снотворное. По всем показаниям, она должна остаться еще на несколько дней, ей необходима помощь психиатра. Для ее же блага.
– Что значит несколько?
– Три-четыре дня.
– Что ж, раз надо – значит, надо. Только у меня просьба – никаких психиатров.
– Почему?
– Она их боится.
– Боится? Странно…
– Ничего странного, я вот, например, боюсь стоматологов. А вы?
– Тоже боюсь, – врач усмехнулся, – но психиатр – не стоматолог, он зубы не сверлит.
– Он сверлит кое-что поважнее, он душу сверлит. Короче, не лезьте моей жене в душу! – Дима встал и направился к двери.
– Дмитрий Семенович, – врач тоже встал из-за стола, – я был учеником покойной Тамары Николаевны, очень уважал ее, она была замечательным врачом. Простите за сентиментальность, но в память о ней я бы хотел довести дело до конца. И если вы намерены бороться дальше, я сделаю все возможное.
– Мне сейчас трудно об этом говорить. Я не решу это без супруги.
– Да-да, конечно. Но если вы захотите обратиться к услугам суррогатной матери, то моя клиника занимается этим, с нами работают опытные юристы…
– Потом, все потом, – сказал Дима и вышел из кабинета.
Он прошел по Сумской до парка Шевченко, опустился на скамейку, где любил сидеть с отцом, и закрыл глаза. Он не чувствовал холода – он вообще ничего не чувствовал.
– Дядя, почему вы плачете?
Он открыл глаза и увидел мальчика лет трех в синем комбинезончике и рукавичках.
– Мой папа тоже иногда плачет, – сообщил мальчик. – Он скучает по маме, она живет на небе. Ваша тетя тоже живет на небе?
– Нет, – ответил Дима, часто моргая. – Моя тетя живет со мной.
– Тогда почему вы плачете?
– Потому что мне очень плохо.
Ни слова не говоря, мальчик снял рукавичку и взял Диму за руку, вернее, за два пальца. Слезы ручьем потекли из глаз Димы, и свободной рукой он закрыл глаза. Подошел мужчина и поздоровался. Дима убрал руку с лица и кивнул.
– Идем, сынок, не мешай дяде, – тихо сказал он, – дядя хочет побыть один.
– Я не мешаю. – Мальчик не выпускал руку Димы. – Я помогаю дяде плакать.
– Простите, он еще маленький, – сказал мужчина, увлекая малыша за собой.
– Но у него большая и добрая душа, – сказал Дима, чувствуя, что боль отступила. – Спасибо тебе, дружок.
– Пожалуйста. – Мальчик разжал пальчики, и они ушли.
Через несколько метров мальчик оглянулся и помахал Диме, а потом схватил отца за руку. Они шли по аллее, большой мужчина и маленький, у них были одинаковые спины, одинаковые походки. Большой склонился к маленькому, будто хотел его защитить. Пройдет время, и маленький станет большим, но все равно, идя по аллее, отец будет склоняться к сыну, но уже не защищая, а прося защиты. Незадолго до смерти отца Дима гулял с ним здесь, в парке Шевченко, они шли по этой же аллее, отец опирался на его руку. А на чью руку обопрется он, когда придет время?
