— Я и говорю, что Максик достал кое-что очень вкусненькое. Ладно, посмотрим, может, ты и прав, оставим на закуску. Давай, до связи…
Конечно, Филипп прекрасно понимал, что появиться здесь его друзья-коллеги могли только во второй половине дня, если ничего в дороге не случится. Но в таких ситуациях загадывать нельзя. Не положено. И Агеев, так и не завершив толком разговор, неторопливо отправился на Первомайскую улицу. Но не затем, естественно, чтобы сходу угодить в лапы Крохалевской банды, — иначе и не мыслил себе Филя теперь деятельность местной милиции, — а чтобы максимально избавить их же от необходимости нарушать закон, выдавая свой беспредел за правоохранительную деятельность. Как говорится, на суде зачтется. Если еще дойдет дело до суда. А то ведь эти деятели, несмотря ни на какие предупреждения Турецкого, прочно усядутся на шеи женщин, с которыми так или иначе общался московский сыщик. И зачем ему испытывать в таком случае чувство своей вины перед ними?..
По выражению лица Кати Филипп увидел, что она наконец немного успокоилась: приезд Веры подействовал на нее благотворно. Может быть, что и не сам по себе факт ее приезда, сколько та уверенность, которая исходила от бодрой и свежей Веры, словно она и не испытывала никакой усталости. В «Глории» Агеев видел ее другой, правда, не менее очаровательной. Причем очаровательной до такой степени, что бедненькая Алечка так и прыскала во все стороны ядами сарказма и неприязни — одновременно.
Да, нелегко, конечно, не обратить нормальному мужчине пристального внимания на такую женщину с броским, но пусть и не слепящим глаза, однако же немного и вызывающим обаянием.
Кстати, больше именно Вера, а не Катя обрадовалась утреннему появлению сыщика. Но радость ее была молчаливой, она не выплескивалась тучей вопросов типа: что, где и когда; женщина ожидала, видимо, что сыщик сам станет рассказывать о ходе расследования. И Филя решил использовать некоторую подлинную информацию, но исключительно в собственных целях. Женщины могут кое-что узнать от Турецкого, но ровно столько, насколько их знания смогут обеспечить им же безопасность от посягательств правоохранителей. А те, в принципе, могут пойти и ва-банк, чтобы после списать издержки операции на запутанность ситуации. Мол, им еще не все было понятно, однако, чтобы максимально обеспечить установление истины, пришлось не то чтобы пойти на определенное нарушение закона, но, тем не менее, предпринять некоторые усилия, чтобы… и так далее…
А чтобы не быть голословным, достаточно просто вспомнить, что и Вере, и Кате уже некие неизвестные лица угрожали расправой в том случае, если женщины не перестанут «мутить» якобы совсем чистую воду, сомневаясь в Крохалевской версии самоубийства Краснова. Это не секрет, как не тайна и то, кому потребовалось заставить женщин замолчать, а если сказать грубее и проще, то заткнуться, — во избежание крупных неприятностей, например с ребенком. Одна фраза насчет хорошего дома, дорогой автомашины и счета в банке, «оставленных», видите ли, безутешной вдове в утешение, уже чего стоит! Словом, доложат по инстанции, что органы милиции вынуждены были задержать женщин в качестве подозреваемых. А про то, кто кого «вынуждал» или в чем конкретно подозреваются сестра и вдова Краснова, об этом милицейская братва и слова не скажет, отделается «туманной» неясностью, неопределенностью, показаниями «случайных свидетелей», заслуживающих доверия. Хотя если бы на месте того же Крохалева оказался вдруг Филипп Агеев и если бы он в полной мере обладал преступной хваткой полковника, то непременно выдвинул бы и такую версию, по которой женщины сами «заказали» Бориса Борисовича, желая завладеть его имуществом. Такие вот, понимаешь, кровожадные родственницы! А что, разве не бывает? Особенно, если муж — жуткий сатрап и все родные его смертельно ненавидят? Потому вроде и вопросов к «охранителям» возникнуть не должно, если кто-нибудь заинтересуется, по какой причине была избрана столь жесткая мера пресечения.
Вот чего им и нельзя позволить. А сейчас Крохалев будет из кожи лезть, чтобы доказать, а то и додавить, свои версии. И — самый главный фактор: нужных свидетелей у полковника, как всегда в подобных ситуациях, окажется в избытке.
И, наконец, в этой связи необходимо учитывать и последний, самый, пожалуй, главный фактор. Если судить по ситуации с расследованием дела о смерти Краснова — не важно, убийство это или самоубийство, — отчетливо видно, что практически все правоохранительные службы в районе находятся в руках Крохалева. Уж если ему удалось даже такого человека, как патологоанатом Игорь Федосович, запугать, заставить принять ложную версию, то дела здесь, в округе, совсем плохи.
А может, и прав Турецкий: не стоит Агееву рисковать?
Но есть и другая сторона медали. Те наблюдатели с камерой слежения в доме мадам Фомкиной наверняка зафиксировали прибытие в дом Кати Красновой сестры ее покойного мужа. И эти сведения могли тут же поступить к Крохалеву, а езды от Дорогобужа до Боброва каких-то сорок минут, а то и меньше. К тому же полковнику известно и о том, что в город едут лица, которым поручено разобраться в сложившейся ситуации, и он станет носом рыть землю, чтобы доказать свою правоту. А как это делается, тоже не секрет. Некоторые свидетели, особенно молодые и красивые женщины, не выдерживают «настоятельных просьб» этих самых «правоохранителей» и подписывают любые документы, которые им кладут перед носом. Увы, есть такая порочная практика, и никуда пока от нее не денешься. Особенно когда заботливой матери, например, напоминают о существовании ее малолетнего ребенка, который может нечаянно, перебегая не в том месте дорогу, вдруг попасть под машину, которая к тому же, оказывается, давно числится в розыске.
Вот именно поэтому Филипп, считавший поначалу, что приезд Веры облегчит положение Кати, а там, глядишь, и «Глория» подрулит, хорошенько подумав и прикинув Крохалевские возможности, пришел к обратному выводу. Собственно, так и получалось, что поначалу не собирался Агеев «жертвовать» собой, а теперь, видно, придется. Ибо дело решали уже не сутки, а часы. Притом, что, кстати, доставать человека из тюрьмы куда сложнее, чем отправить его туда. Это профессионалы знают. И тем не менее…
Итак, Агеев получил из рук Кати уже почти традиционную чашку ароматного чая и приступил к изложению своей программы на ближайшие часы. От них требовалось только одно: видеть и запоминать, не больше.
Но тут уже Вера усомнилась, что Крохалевские бандиты, — она так прямо и выразилась, — вряд ли станут совсем уж по-наглому попирать все существующие законы и права граждан. На что Филя «мягко усмехнулся», как ему показалось, и ответил, что будут. Причем обязательно. Женщины ведь еще не знают того, что знает он, а ему выгодно некоторое время держать их в состоянии неведения. После чего беглой информацией выдал свою версию того, как в ближайшие часы начнут развиваться события. Но убедительно попросил их обеих держать разговор в строжайшей тайне и ни словом не выдавать то, о чем он расскажет.
О своих вещах и документах он не стал вообще ничего говорить, полагая, что Турецкий знает, и этого достаточно. Однако чтобы потом дамы не конфузились, предпочел рассказать им о том, у кого остановился, где снимал койку и провел минувшую ночь. Это чтоб им не пришла в голову идея начать его выгораживать и утверждать, будто он переночевал у них, на Первомайской. И вообще, он попросил их ничему не удивляться. Спросил только, как здесь тюрьма, достаточно ли комфортна, чем немедленно привел их в ужас.
